Татьяна Фадеева - Превратности судьбы

Под конец мама свалила одну стройную сосенку, распилила ее на более длинные чурки. «Это для лучины», – говорит.

Их мы тоже занесли домой и высушили. Мама аккуратно острым ножом настрогала из них лучин. Это было непростое дело, лучины должны быть широкими, тонкими и довольно длинными. Керосина или свечей не было, электричества и подавно. Стены в избе были бревенчатые, все в трещинах, и лучина, воткнутая в трещину, держалась хорошо.

Лучину зажигали, когда она сгорала, и пламя немного не доходило до стены, лучину тушили, снимали и ставили другую. Такое в деревне было освещение по вечерам. При лучине мы с Ирой уроки делали, а мама штопала и зашивала порванную одежду.

Пасха

Пасха в этом году выпала на одно из апрельских воскресений. В прохладный еще весенний день все население Мишиной горы высыпало за околицу. Ире к празднику тетя Хельми сшила новую юбочку из ткани с рисунком в елочку, не из новой конечно, переделала из старья, но получилось очень красиво. А у меня ничего нового из одежды не было и я устроила маме «концерт». Я кричала и плакала, что бедной мне нечего надеть на праздник. Мама вытащила из чемодана маленькую ярко-желтую наволочку от подушки-думочки, и чтобы не портить ее, аккуратно подпорола швы, сделав отверстия для рук и головы. Получилась яркая кофточка для меня, я надела ее поверх своей одежки. Тетя Хельми накинула мне на шею, отпоротый от чего-то красивый вязаный воротничок с завязками и я отправилась на пасхальное гулянье нарядная и довольная, зажав в кулачке темно-красное яичко, выкрашенное луковой шелухой. Такое же яичко было в руке у Иры.

За околицей народ столпился вокруг высокого молодого парня, там шла традиционная пасхальная игра. Парень «кокался» своим крашеным яйцом с детворой и со взрослыми неизменно побеждая всех подряд. Его крепкое яйцо было как-будто заговоренное. Он собрал уже целую корзинку побитых им яиц. Кто-то из проигравших ему свое яичко детей уже заливался горькими слезами. И простое некрашеное яйцо было тогда драгоценностью, что говорить о пасхальном красном яичке. Голод же был, шла война. Не прошло и пяти минут, как и мы с Ирой расстались со своими красными яичками, они, «кокнутые» невероятно прочным яйцом парня уже лежали в его корзинке. Мы с Ирой стояли с разинутыми от неожиданной обиды ртами, глаза непроизвольно наполнялись слезами. Мы обе были готовы громко зареветь от горя горького.

Но события начали разворачиваться самым неожиданным образом. Неподалеку от места, где происходили состязания, на бревне сидел старичок и внимательно наблюдал за происходящим. Когда парень обобрал уже почти всю деревню и собрался уходить, дед поднялся со своего места, подошел к нему и сказал: “Я тоже хочу сыграть. Только ты мне свое яйцо на время дай. Я им поиграю».

Парень долго упирался, не хотел выпускать свое яйцо из рук, но все дети вокруг закричали, требуя чтобы он отдал яйцо старику, подошли и немного выпившие по случаю праздника взрослые. Старик взял в руки яйцо и показал всем, что оно не настоящее, а деревянное. Он заставил разоблаченного мошенника вернуть все выигранные им яйца, сам доставал их из корзинки и раздавал, спрашивая каждого, сколько у кого было яиц. Вернул и нам с Ирой наши пасхальные яички. Дети перестали плакать, взрослые засмеялись. Парень под шумок куда-то исчез, и вовремя, а то его могли бы не на шутку и побить за такие проделки.

Чемодан

Помню, у нас дома лежал большой коричневый чемодан с металлическими уголками, мы с ним отправились в эвакуацию, теперь он уже почти пустой был. Большую часть вещей мама продала или обменяла на продукты. На дне чемодана лежала фотография большого коллектива учителей, среди них был и наш папа. Судя по надписи на обороте, эту фотографию сделали в 1931 году в Москве на Конференции ударников коммунистического труда народного образования. А еще в чемодане хранилась блестящая золотого цвета медаль, мама очень ее берегла.

Мне захотелось пофорсить и я, нацепив красивую медаль себе на кофту, отправилась гулять. На улице было по-летнему тепло, и я долго играла с деревенскими ребятишками, а домой вернулась уже без медали. Не заметила, как потеряла ее.

Как-то мама заглянула в чемодан и, не обнаружив медали, очень расстроилась.

Строго спрашивает нас с Ирой: «Где же медаль?».

Я честно призналась, что это я ее потеряла.

Мама была сильно огорчена, она печально сказала: «Я очень берегла эту медаль, потому что это единственная память о моем брате Гуннаре Нордлинге, он учился вместе со мной и вашим отцом в Коммунистическом университете в Ленинграде. На крупных спортивных соревнованиях по лыжам, где он победил, ему торжественно вручили эту медаль. Его тоже, как и вашего отца арестовали».