Виктор Вейнблат - Майсен. Часть 2. «Времена не выбирают, в них живут и умирают»

И когда меня спрашивают, а чо это, в Израиле памятник Блокадному Ленинграду поставили?

Отвечаю, в память о беженцах, которые искали в Ленинграде спасение, а нашли голодную смерть.

У магазинов с ночи выстраивались очереди за пайкой хлеба. Вначале ставили подростков, потом подходили взрослые. Хорошо, если было кому подойти, погреться у костра. Люди становились раздражительными. Нередки провалы памяти, не заметил, как выронил из кармана ватника, не помнил куда засунул, или вор вытащил. Без «Хлебной Карточки», считай сам себе огласил смертный приговор, дожить до следующей «картонки», было нереально.

Обезумевшие от голода, люди научились жрать бродячих собак, кошек, крыс. В очередях перешептывались о людоедах, убивавших детей, молодых женщин.

На глазах у Ильи, лошадь подскользнулась подковами на льду и упала. Её, в миг, живую порубили, порезали на куски и растащили. Он говорил мне, – сразу не сообразил, откуда у прохожих в руках появились остро наточенные топорики. Потом понял, без топорика за спиной, из дома на улицу не выходили.

Знакомая девушка пожаловалась Илье, – пригласил зайти в гости одинокий мужчина, сосед. Открыл мне дверь, зашла. Он глянул на меня и говорит, проходи, садись, я сейчас. Ушёл на кухню. Слышу, вжик-вжик, нож точит. От ужаса пулей выскочила…

Нежданно, почтальон с улыбкой до ушей протянул полковому механику полевой треугольничек. Илья смотрел на безукоризненный почерк отца и не мог поверить, что письмо смогло проскочить через блокаду. Он не знал, решением правительства перевозка писем в осаждённый город, по значимости была приравнена к доставкам боеприпасов.

Отец писал из Баку: « Ольга, и Славик добирались до Баку почти полтора месяца. Поезда шли медленно, стояли в тупиках. Оля, на таких стоянках бегала купить Славику кислого молока и чуть не потеряла ребёнка, когда поезд без предупреждения тронулся, стал уходить от германских самолётов. Догнала. Натерпелась страху. Под бомбы не попали, но Славик подхватил гулявшую по поездам инфекцию, и когда они появились на пороге, ребёнок был чуть живой. Хорошо, сохранился врачебный неприкосновенный запас рыбьего жира. Каждый день по маленькой ложечке поставили Славика на ноги. Он очень добрый мальчик, не слезает с рук заботливой бабушки, всё спрашивает – а где мой папа? Когда он приедет? Оля смогла устроиться в столовую, кормит нефтяников. Нам, кое-что приносит поесть…

Мы ежедневно слушаем сообщения о Ленинградском фронте, о блокаде. В этих страшных условиях будь предельно организованным. Как врач, настойчиво рекомендую, меньше жидкой болтанки с мукой, о которых нам писал. Кусочек мяса в пайке кушай в сыром виде. Будешь варить – пропадёшь, опухнешь и погибнешь. Прислушайся к моему совету, иначе не выживешь. Наши победят и мы обязательно встретимся…».

Илья найдёт тихое местечко, сядет и перечитывает. Ему было важно заставить себя не падать духом, не сдаваться. Чувствовать себя нужным своей семье. И что бы не стояло на пути, надо выжить, встретиться, обнять всех. По совету старого доктора, так стал и делать. Отбивал ножом кусочек сырого мясо, густо посыпал солью, перцем, добра этого было предостаточно, давился тошнотой, но глотал. Письмо, как Глас с Небес, стал чувствовать себя немного лучше.

Как-то от такой еды началась такая диарея, что… Жизнь, день два и закончится. Помог ему русский ополченец, сосед по койке в казарме. Видя как Илья мучается, сказал, у тебя в вещь-мешке я видел аптечный кулёк, покажи мне, что там. Илья достал лекарства, завёрнутые ещё знакомой аптекаршей и высыпал на кровать. – «Ну милейший, господин поручик, вы совершенно не осведомлены в медицине. Принимайте вот эти порошки, должны помочь.» Кто был этот бескорыстный человек, который фактически жизнь спас, история не сохранила. Будем думать, из доброй, старой Санкт-Петербургской интеллигенции.

Моя школьная учительница по литературе, Евдокия Александровна Добкина, весной 1941 года, с отличием закончила Московский Литературный Институт. С началом войны, записалась на курсы медицинских сестёр и с группой таких же хрупких двадцатилетних девчат, вызвалась добровольно ехать в блокадный Ленинград. Группу девушек-медсестёр предупреждали, но они проявили мужество и прошли в блокадный город, где их распределили по госпиталям. Она многое рассказывала на своих уроках, чему была свидетелем. С годами многое забылось и когда её дочь, Лариса Зверкова (Добкина) переслала мне в электронном формате «Рукопись о блокаде», читать записки без содрогания было невозможно. Каждая строчка била наотмашь жестокой правдой.