Алексей Василенко - Рассказы о Великой Отечественной

Сохранились от тех дней, от того времени какие-то картинки, обрывки. Вот мы на высоте, а немцы к нам идут снизу. Откуда-то появляется танкетка. А тут речка ещё, мостик…

– Что за танкетка? Из тех, что не успели снять с вооружения?

– Ну, да, тридцатых годов лёгкая танкетка. Откуда? Ещё нам в поддержку жиденький артиллерийский огонь: одна или две пушечки полевые малого калибра… Где это, когда – всё смешалось. Потом вдруг зенитный пулемёт ударил. И он почему-то стоял на дороге… Короче, вот такие обрывки от этого отступления в памяти сохранились. Мы были тогда в 67-м корпусе 21-й армии. Корпусом командовал генерал Петровский. И весь корпус попал в окружение, а мы, благодаря идее комиссара, двигались вдоль фронта, и в окружение мы там со всеми вместе не попали. Хотя, как говорится, от судьбы не уйдёшь – всё-таки мы в окружение вляпались, но это попозже, в районе Киева.

Мы до этого погрузили на станции Ичня все разбитые в Черниговской области орудия, прошли дальше вдоль линии фронта и оказались возле Золотоноши. Чувствуете, какая была неразбериха?

Мы передвигались и действовали как бы сами по себе, никем не были востребованы, никем ни на каком месте не были приставлены… Вроде бы есть воинская часть, а вроде бы и нету…

Золотоноша, к которой мы выбрались с боями, находится в районе Оржицы. И получилось, что мы попали из огня да в полымя, прямо к чёрту в зубы, потому что любой военный историк по одному названию Оржица поймёт ситуацию. Вот только в популярной литературе почему-то умалчивают об оржицкой трагедии, и если человек не специалист, то ему это название ничего не говорит. А ведь речь идёт о нашем крупном поражении в начале войны, когда четыре наших армии попали в окружение. С большим трудом какой-то части войск удалось пробиться к своим. Мы тоже оказались там, тоже держали круговую оборону, строили переправу… Мне повезло – цел остался, но вот моего товарища Василия Созинова там тяжело ранило, мы его понесли на себе в госпиталь. А госпиталь располагался в школе, раненых полно, и врач операцию не стал делать. Абдрашитов, комиссар, к нему:

– Почему?

– Да что – не видите, что света нет?

Абдрашитов совсем взвился – достал пистолет, передёрнул и говорит:

– Сейчас и ты с белым светом попрощаешься, если не сделаешь операцию.

И фактически под угрозой оружия Созинову операцию сделали, но мы же были в окружении, поэтому о Васе я больше никогда ничего не узнал. Так же, кстати, как о комиссаре Абдрашитове, как о многих других… Мы выходили из окружения.

Выбрался я аж в Тульской области… Вот сейчас сказал это, и мысль мелькнула: как легко звучит! Из Белоруссии на Украину, потом в Россию, из области в область… А ведь это всё с боями, это всё по большей части ногами! Вы просто на автобусе проделайте такой маршрут – и то устанете, не захочется путешествовать!

– Сколько же дней длилась ваша эпопея от первого выстрела, первой очереди из пулемёта до выхода из окружения?

– Это всё держалось на «бабушкином аттестате», лесами, тропами. Это длилось до… После октябрьских праздников я вышел в район села Ивановское Тульской области.

– Ну, тут для тех, кто этого не знает, нужно пояснить, что такое «бабушкин аттестат». Если вспомнить, что денежное и продовольственное обеспечение командиров Красной Армии производилось по документу, называемому аттестатом, то «бабушкин аттестат» – это просто-напросто еда, которой наши люди, чаще всего старушки, снабжали окруженцев и всех оголодавших солдат. А если грубее, то подаяние…

– Абсолютно так. Нам этот «бабушкин аттестат» буквально жизнь спасал. Тогда я, пожалуй, впервые наглядно увидел, как много у нас добрых сердец. Были, конечно, и другие случаи, когда гнали или говорили, что у самих ничего нет. Смотришь на такого «голодающего», а у него морда поперёк себя шире. Но таких случаев всё-таки было мало. Относились к нам очень хорошо, мы же были на своей территории, это нас спасало.

В общем, вышли из окружения. Сразу – спецпроверка. Кстати, когда в современной литературе описывают подобную ситуацию, то почему-то всегда с негативным оттенком: хмурые, недоверчивые люди из «органов» трясут честных солдат вопросами…

Не знаю, ни я сам, ни те, кто проходил через это сито, не были счастливы, разумеется, но и осадка какого-то горького не ощущали. Да, хмурые, да, недоверчивые. Но хмурые от усталости, от огромной работы, им порученной. А недоверчивыми им по определению положено быть, потому что через них шли и дезертиры, и предатели, и заброшенные под видом окруженцев диверсанты.