Рустем Вахитов - Революция, которая спасла Россию

Осознание того, что на кону стоит само существование их народа, пробудило в русских национальное самосознание. Война, которая ранее мыслилась в классовых категориях, начинает осознаваться как война Отечественная, война за Родину, за национальную независимость, за русскую идею. В идеологический пантеон СССР, совсем недавно состоявший исключительно из бунтовщиков и революционеров, входят образы русских князей, полководцев: Александра Невского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, которые еще несколько лет назад клеймились как реакционеры и прислужники царизма. Восстанавливается в правах православная церковь как церковь русского народа (это была уступка не религии, как считают сейчас, а именно русской культуре, для которой православные ценности – своеобразное ядро).

Изменяется и образ Ленина – центральный для советской идеологии. Из деятеля международного марксистского движения, твердо стоящего на страже чистоты марксистской идеи, эмигранта, знавшего множество языков и привычно чувствовавшего себя в европейских столицах, Ленин превращается в русского национального вождя, противостоящего нашествию иностранных интервентов, патриота социалистического Отечества, русского гения, понятного и близкого простым русским крестьянам и рабочим. Этот образ был востребован миллионами и миллионами советских граждан, которые, как метко заметил Сталин в беседе с Черчиллем, воевали не за Интернационал, а за свою матушку-Русь (кстати, Интернационал как организацию Сталин в разгар войны просто распустил, а вместо «Интернационала» – марксистского гимна – ввел советский гимн, где пелось о том, что союз советских республик сплотила навеки Великая Русь ).

В первое послевоенное десятилетие русская идея еще прочнее входит в идеологию СССР. Возрождается панславистская идея и даже осуществляется в некоторой степени мечта славянофилов о славянской державе от Балкан до Москвы. Советский Союз уже открыто провозглашается преемником Руси Московской и Российской империи. В армии введены погоны и офицерские звания, введено раздельное школьное обучение и костюмы для школьников, напоминающие гимназическую форму, разрешена церковь, рождественские елки (под именем новогодних). Миллионы бытовых мелочей делают СССР похожим скорее на дореволюционную Российскую империю, чем на футуристическую республику Советов – зародыш планетарного Советского Союза, о котором мечтали интернационал-большевики 1920-х. Сам вождь СССР Сталин в статье о языкознании провозглашает, что национальная идея выше классовой, что народы и нации гораздо долговечнее экономических формаций и что, возможно, нации продолжат существовать и при коммунизме. Заславский – ныне почти забытый, но некогда очень влиятельный идеолог позднего сталинизма – создает концепцию, согласно которой каждая общественно-экономическая формация имеет свой народ-гегемон. При рабовладении это были греки и римляне, при феодализме – испанцы, португальцы и французы, при капитализме – германские народы, немцы и англосаксы. Социализм и коммунизм, по Заславскому, должны стать эпохой мировой гегемонии именно русской культуры.

Весь это поворот к русскому мессианизму освящен фигурой Ленина, которого даже изображать в конце 1940-х – начале 1950-х начали иначе. В жизни Ленин имел широкие скулы и чуть раскосые узковатые глаза, многие современники писали об азиатских чертах в облике Ленина (что неудивительно, поскольку дед Ленина по отцовской линии был крещеным калмыком). В эпоху позднего Сталина на многочисленных портретах и изображениях эти черты внешности Ленина исчезают, его облик становится чисто славянским. Миллионам советских граждан, для которых СССР был разновидностью русской державы, именно такой Ленин был понятен и близок.

В недолгую эпоху правления Хрущева происходит ожидаемый и закономерный, хоть и приобретший уродливые формы процесс либерализации Советского Союза. Та самая война на уничтожение СССР, опасность которой подталкивала Сталина и его группировку к ускоренной модернизации и которая, начавшись, заставила советских людей снова сплотиться, победоносно завершена. СССР из международного изгоя превратился в сверхдержаву, с которой считаются все мировые державы. Он находится в зените геополитического могущества. Враждебные намерения капиталистических держав надежно нейтрализованы советским ядерным щитом. Исчезли все обоснования дальнейшего сохранения авторитаризма, единения, сопряженного с отказом от демократических свобод, прежде всего свободы слова, существования строжайшей идеологической цензуры, в конце концов, репрессий недовольных. Наконец, население СССР устало от многолетнего напряжения, которое породил мобилизационный прорыв. Выросло новое поколение, представители которого со свойственной юности пылом хотели сами разобраться в происходящем, поучаствовать в строительстве социализма, а не быть просто исполнителями приказов. В.В. Кожинов писал, что любой, кто бы пришел к власти после смерти Сталина, должен был произвести либерализацию (вспомним, что амнистия заключенных лагерей была начата еще Берией, который всерьез рассчитывал на место наследника Сталина). Мы бы добавили к этому: «любой» также должен был произвести определенные реформы и в экономике, и в политике, и в военной сфере, и в идеологии. Машина сталинского государства была создана для мобилизационного прорыва, предполагала наличие внутренних и внешних врагов, требовала безмерного энтузиазма и самопожертвования. Но все эти породившие ее факторы уже ушли в прошлое. Нужно было сокращать численность армии. Нужно было ликвидировать правовую и материальную пропасть между городом и деревней. Нужно было переводить идеологию на мирные рельсы, ослабить цензуру, начать обсуждение загнанных вовнутрь проблем. Советское общество 1950-х было обречено на реформы. Другое дело, что эти реформы были проведены Хрущевым и его группировкой крайне топорно, бездарно, не решив поставленные задачи, а лишь усугубив кризис. Одно только очернение Сталина, обвинение его во всех издержках мобилизационного периода, нанесло такой удар советскому обществу, что оно так от него и не оправилось…