На лице его постоянно сияла улыбка. Помню, уходя утром на работу, он, не переставая улыбаться, давал мне задание сделать что-либо по хозяйству. Не дай Бог, если к его приходу я что-то из указанного не делал. Улыбка сходила с его лица, и отец с твердостью в голосе упрекал меня за нерадивость.
К несправедливости относился жестко. Был, например, такой случай, о котором рассказала мне Акрама Хамитовна Бикметова. Отец работал тогда заведующим столовой в Бузовьязах. В районе проводились итоги работы Кармаскалинского потребсоюза за год. В Доме культуры собрались работники торговли пищеблока. Уже зачитали список победителей, как вдруг отец попросил слова. «Как это так получается, – обратился он к президиуму собрания, – самые высокие показатели, как видно по данным статистики, в нашей бузовьязовской столовой, а первое место почему-то присуждается другим?» В президиуме замешкались. Председатель президиума пошептался с представителем райкома партии и тут же перед всеми собравшимися признал ошибку. Первое место было присуждено столовой, которую возглавлял мой отец. Премия и подарки за лидерство получили работники его предприятия.
Трудовую биографию отца помнят до сих пор многие бузовьязовцы. По их воспоминаниям, не заглядывая в архивы, можно проследить его послужной список.
Рашид Нуруллович Рязяпов работал в райпотребсоюзе водителем.
– С Мударисом, – говорит он,– мы с первого класса учились вместе. С самого начала войны почувствовалась в колхозе нехватка мужчин. Учиться стали урывками. Дня два-три в школу ходили, потом недели полторы – на колхозных работах. В 1944 году Мударис на фронт ушел, а я был на год моложе, и потому попал в армию, когда война уже закончилась. Но вернулись из армии мы почти одновременно. Я баранку крутил, а Мударис разные должности занимал. Работал он в заготконторе, в страховом агентстве… Занимал, по районным масштабам, высокие посты: был директором универмага, заведующим чайной в Бузовьязах, председателем Уршаковского сельпо. Хороший был работник, заботливый…
* * *
Летний вечер выдался теплым-теплым. Мы босиком, в одних майках сидели с отцом на крылечке. В небе зажигались звезды, над крышами домов, за горизонтом опустилось солнце. Но и невидимое, оно продолжало излучать свет, золотые снопы прорезали темень небес. Мне тогда едва перевалило за десять лет, хотелось поребячиться, поговорить с отцом, а он молчал. От летней духоты, дневных забот на высоком лбу его серебрились капли пота. Отец вытащил носовой платочек и смахнул пот с усталого лица. О чем же думает он? Какие мысли тревожат его сердце? Даже незатухающей улыбки не было в его глазах.
Позднее мне припомнилась это вечерняя картина. Как-то он спросил у мамы, не она ли в день проводов на войну подарила ему платочек с десятью рублями? Мама, смутившись, ответила, что в тот день их, девчонок из Тугая, послали в Бузовьязы на демонстрацию и предупредили, что прямо оттуда будут отправлять новобранцев.
– Тогда вся женская часть деревни готовила подарки для фронтовиков, – сказала мама. – Был и у меня заготовлен платочек с вышивкой. До сих пор помню его.
– А почему именно мне? – улыбнулся отец.
– Ты же выделялся из всех… Самым красивым был, вот и облюбовала тебя.
Ближе мои родители познакомились на одном из вечеров в Доме культуры. Стали встречаться, а вскоре и поженились. Именно тогда я услышал из уст отца страшное слово – «Хиросима».
– Ясно помню, – говорил он маме, – день, когда американцы впервые за всю мировую историю войн сбросили атомную бомбу. Хотя и держалось все в большом секрете, все же до нас, солдат, моментально докатился слух об этой зверской бомбежке. И до этого на фронте ходили разговоры о какой-то атомной бомбе. Но это были только слухи. А в тот день, 5 августа 1945 года, нас подняли по тревоге. Командиры кричали: «Всем ждать очередной команды!». Приказывали то прыгать в грузовики, то обратно на землю. Вот так и допрыгался, платочек твой где-то впопыхах обронил. Может, и сейчас пользуется им какой-нибудь китаец…
В жизни всегда так: трагичное перемешивается с обыденным, великое – с низким. Намного позднее я узнал, что самолету, летящему на Хиросиму с дьявольским грузом, давались с земли радиосигналы, указывающие путь. В наушниках пилота звучала потрясающая мелодия «Болеро» французского композитора Мориса Равеля. Какое кощунство – соединять великую музыку с дьявольской бомбой!
Пишу эти строки, и в глубине души возникают слезы. Неведомо мне, что хотел выразить этой музыкой композитор. Но, слушая ее, перед взором моим рисуется картина горячей пустыни. По жгучему песку медленно движется караван верблюдов, которые несут в дальние страны и города продукты, товары, драгоценности, – несут людям радость. Несут терпеливо, долго – через песчаные степи, через неведомые края.
Читать дальше