Леван Бердзенишвили - Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа)

Тбилиси. Улица Ведзинская, 17. 1983 год. 23 июня, шесть часов утра. Дома нас трое: моя жена Инга, Дато и я. Все спим. У дома две лестницы: одна поднимается на общую с нашими ближайшими соседями Яшвили площадку, вторая – на площадку семьи Кочорадзе. На эту лестницу выходит наше окно, под которым чувствуется какое-то движение, и этот шум будит меня. Из окна видны лестница Кочорадзе и на ней силуэты нескольких мужчин серьезного вида. Быстро одеваюсь и бужу жену. Тем временем раздается осторожный стук в нашу дверь. Пытаюсь разбудить Дато.

Это непростое дело. Вчера ночью он пришел поздно, спит крепко, да и вообще не очень-то любит рано пробуждаться. Как только он открывает глаза, на мои слова: «Давид, вставай!» – я произношу волшебное слово: «Пришли» – и он все понимает. Я открываю дверь, и в нашу квартиру врываются человек шесть, еще столько же «укрепляют» лестницу. С момента моего пробуждения до этого вторжения прошло около двадцати секунд. Молниеносность и прозаический, деловой характер происходящего переносят предметы и явления в нереальный мир. Случилось то, чего мы, как смерти, ожидали много лет, и для нас с братом началась жизнь после смерти. Госбезопасность Грузии провела межу, рассекла нашу жизнь, разделив ее надвое – до и после шести часов утра 23 июня 1983 года.

Незваными гостями руководит полковник Герсамия, которого я уже знал, побывав у него на допросе. Мировая история хранит память о знаменитых братьях: Гае и Тиберии Гракх, Якобе и Вильгельме Гримм, Огюсте-Мари-Луи-Никола и Луи-Жане Люмьер, Джордже и Андрии Баланчивадзе, Кеннеди… Грузинская общественность знает братьев Герсамия. В Советской Грузии у них был небольшой семейный бизнес: один брат работал в КГБ, а второй был судьей. Один брат арестовывал, а другой выносил приговор и был любителем «расстрельной» статьи – и никакого «конфликта интересов». Оба брата до последней минуты жизни всенародно хвастались, что вместе, рука об руку, арестовывали и расстреливали людей и что, будь у них такая возможность, снова арестовывали бы и расстреливали бы. Исполнив свой «долг», они, так же, рука об руку, гордо отправились на тот свет. Пик их «славной работы» пришелся на восьмидесятые годы XX века.

Такой вот добрый дух залетел к нам в семью утром 23 июня 1983 года, предъявив ордер на обыск и представив нам двух понятых. Об этих субъектах – отдельный разговор. Эти двое, проживающие в далеком от нас районе Сабуртало, независимо друг от друга, случайно в шесть часов утра «гуляли» себе в окрестностях Мтацминды, и опергруппа КГБ «попросила» их присутствовать при обыске.

Именно потому, что мы ждали ареста и незваных гостей как смерти и дальнейшей жизненной перспективы уже не различали, появление гэбэшников и то обстоятельство, что мы все-таки живы, очень развеселило нас с братом. Потрясение и страх прошли, постепенно прибавилось смелости и чувства собственного достоинства перед людьми, которые с нашей точки зрения были весьма далеки от чести и правды, так как само их дело было омерзительным.

Обыск еще шел, когда забрали Дато. «Гости» два часа рылись в книгах, однако безрезультатно, так как не обнаружили ничего (разве могли мы в ожидании ареста держать дома вещественные доказательства?). Через некоторое время, когда в нашем доме все же нашли «страшные» книги – например, «Змеиную кожу» Григола Робакидзе и описанное Ираклием Абашидзе путешествие Хрущева по Индии, показавшиеся сталинисту Герсамия антисоветскими, – я рассмеялся, и полковник очень рассердился.

– Чего смеешься? До смеха ли вам, братьям? – должно быть, он сравнивал про себя нас, недостойных братьев, с «достойными братьями Герсамия».

– А что, и смеяться нельзя? Неужто мне пристало просить разрешения у человека, которому книга Ираклия Абашидзе кажется антисоветской? – веселился я.

– Ты давай одевайся и изволь следовать за нами, – заявил полковник с таким выражением лица, значение которого понять было вовсе не трудно – этакий модернизированный финал басни Жана-Пьера Флориана: «Хорошо смеется тот, кто арестовывает последним».

Дато до вечера держали в кабинете начальника сыскного отделения КГБ в присутствии хозяина этого помещения Александра Мирианашвили, следователя Гии Цинцадзе и некого русского чекиста из Перми. В восемь часов вечера моего брата отвели вниз, в камеру, где сидели двое. Один из них был молодой парень, арестованный по нашумевшему тогда на весь Советский Союз «Делу евреев». Весной 1983 года в СССР арестовали значительное количество еврейских дельцов, распространив о них при этом фантастические слухи, будто бы те вывезли в Израиль все советское золото. Благодаря этой истории сознание тогдашнего общества обогатилось новыми перлами антисемитско-чекистского фольклора. Другой сокамерник Дато оказался рецидивистом, уже отсидевшим девять лет, и рассказывал, что это не он, а его сообщник отрезал голову третьему их «компаньону». Впоследствии этот господин оказался в одной камере и с Джони Лашкарашвили. Пребывание в изоляторе КГБ подобного криминального элемента выглядело по меньшей мере странным, и Дато, несмотря на молодость, сразу его «раскусил». В камере Дато взялся за традиционную грузинскую деятельность – просвещение: начал читать курс лекции по истории Грузии (в аналогичной ситуации я читал курс латыни и греческой мифологии).