Леван Бердзенишвили - Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа)

Лисманис, как правило, делал ужасные комментарии, демонстрируя такие бессмертные советские шедевры, как: «Человек с ружьем», «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», ставшие классикой ленинианы, однако делались эти комментарии принципиально на латышском языке, и Лисманис всегда мог сказать, что говорил о мастерстве артистов, исполняющих роль Ленина. Иногда на шутки Лисманиса откликались и грузины, в их комментариях по-грузински фигурировали такие безобидные оценки, как «мерзавец», «негодяй», «подонок», «остолоп» и др. В этом отношении не отставали от нас и армяне, выкрикивавшие несколько красивых фраз на языке бессмертного Григола Нарекаци. Так что демонстрация Лисманисом славных шедевров советской пропаганды под видом художественных фильмов проходила весело.

Как-то раз произошло нечто невообразимое: на субботний кинопоказ привезли настоящее кино – «Осеннюю сонату» Ингмара Бергмана с участием Ингрид Бергман и Лив Ульман. По-моему, до этого фильм показали в кинотеатре «свободному» зрителю, которому он активно не понравился, и в виде наказания его подбросили к нам в лагерь – нате, мол, вам ваш любимый Запад и его непонятный шедевр. Рассказывающий о драматических взаимоотношениях матери с дочерью, довольно сложный и замкнутый в пространстве фильм не слишком понравился заключенным, однако Лисманис часто приостанавливал показ, заостряя внимание на мастерстве неизменного оператора двадцати фильмов Ингмара Бергмана Свена Нюквиста. Лисманис был настоящим художником, он подмечал такие детали, что знаменитый Нюквист с удовольствием взял бы его к себе в ассистенты. Однажды нас настолько уважили, что кроме художественного фильма показали и киножурнал. Лисманис заранее предупредил нас, что это не кино, а документальная хроника, после которой еще будет фильм. В этой короткометражной ленте (надо помнить, что все это происходило в эпоху перестройки и в разгар гласности) показывались уникальные кадры, десятилетиями скрываемые от всего мира как советскими коммунистами, так и западными демократами. В общем, там было показано, как англичане сразу по окончании второй мировой войны передали Советскому Союзу попавших в их оккупационную зону пленных. Лисманис, быстро разобравшись в ситуации, объявил, что слабонервные должны покинуть зал – похоже, нас ждут жуткие кадры. Этот комментарий пригвоздил к месту даже тех, кто собирался пропустить журнал и выйти покурить.

На экране показался очень высоко, метров на сто, возвышавшийся над рекой мост. Снято было очень издалека, и сразу не все можно было разобрать, но, как только камера приблизилась, показались какие-то точки, летящие с моста вниз. Когда кадр увеличился, стало ясно, что эти точки – люди, которые по своей воле прыгают в реку, навстречу своей смерти. На видавшем виды экране клуба-столовой ЖХ-385 / 3–5 с моста в глубокое ущелье прыгали советские пленные, лишь бы не попасть в руки к «своим» – среди них были женщины и дети. Основная масса людей пыталась вернуться назад, однако англичане встречали их огнем и убивали на месте. На мосту творилась ужасная трагедия – и это спустя всего несколько месяцев после окончания самой жестокой в истории человечества войны! Попавших в оккупационную зону британцев советских пленных впереди ждали ГУЛАГ и гибель, дорогу назад отрезали пули союзников, а внизу, в глубоком ущелье, ждала мгновенная смерть. Вдруг на экране показался человечек с поднятыми руками, бегущий в сторону русских, камера засняла его крупным планом: радостный человечек, странно размахивая руками и что-то крича, бежал к своим.

Внезапно клуб-столовую потряс нечеловеческий рев:

– Лисманис, останови кино! Не-е-ет! Не-е-ет! Лисманис, останови!

Растерянный Лисманис действительно «остановил кино», и заключенный Тимин, маленький человек, незаметный, никогда до этого не произносивший ни слова, обратился к застывшему на экране изображению:

– Куда прешь, дуралей?! Ведь это я, ребята! Ведь это я бегу домой, чтобы сорок лет в ГУЛАГе задыхаться!

С экрана на него и на всех нас глядел молодой Тимин, он улыбался и не понимал, чего было нужно от него спустя сорок лет его собственной, исстрадавшейся в ГУЛАГе сущности. Лисманис выключил проектор, между тем разнесся слух, что на экране Тимин, и вся зона ворвалась в клуб-столовую, среди них были ее начальник, майор Шалин, дпнк Сурайкин, руководитель воспитательных работ лейтенант Арапов, надзиратели Трифонов, Киселев и Тримазкин и все без исключения заключенные, даже Аркадий Дудкин, который, если кино было не о взятии Берлина или водружении знамени на Рейхстаге, на сеанс не ходил.