Никита Леонтьев - Усташские лагеря смерти в Независимом государстве Хорватия в 1941–1945 гг.

Я понимал, что мне нужно избегать любых сборищ, любой ценой не быть среди толпы пленников. Поэтому я целыми днями ходил по лагерю, стараясь не попадаться на глаза усташам. Перед моими глазами проходили сцены из жизни лагеря. Видел я, например, как люди, и стар и млад, работают на савской насыпи. Они носили землю и камни прямо в руках. Когда кто-либо терял силы, он падал под тяжестью переносимого груза. Таких немедленно убивали, не давая им даже подняться. Оставшиеся в живых вкапывали тела убитых в насыпь. Когда вы сегодня гуляете по насыпи – знайте, что ее каркас составляют кости, бессчетное число костей павших узников.

Также я видел, как паром перевозил огромное число пленников с нашей стороны на противоположный берег Савы. Когда паром возвращался, он всегда был пуст, что меня удивляло. Уже позже я узнал, что те, кого перевозили на другой берег, были там уничтожены. Их закапывали в общие могилы в местечке Доня-Градина.

Кормили нас отбросами, остававшимися после работы полевых кухонь. Однажды усташи собрали всех детей в одном месте и сказали нам, чтобы, начиная с этого момента, мы не смели ничего говорить, и не отвечать ни на какие вопросы. Нарушителя приказа ждала бы мгновенная смерть. Нам не нужно было говорить дважды, мы и без того были перепуганы. На следующий день нас снова собрали на том же самом месте. Тогда в лагерь вошла группа мужчин и женщин в белых халатах. Они начали осматривать нас и задавать всевозможные вопросы. Мы же молчали. Вновь прибывшие осмотрели нас, некоторым перевязали раны. Как я узнал много позже, это были представители международного Красного креста, которые прибыли в Ясеновац, узнав о том, что тут есть и дети…

…Наступил день, когда меня и еще тридцать детей, уж не знаю, по каким причинам, посадили в грузовик и увезли в Загреб. Нас поместили в лагерь только для тех детей, которых усташи разрешали усыновлять или удочерять жителям Загреба. Тот горожанин, который хотел бы взять ребенка на воспитание, должен был подписать заявление, в котором он давал обещание изменить ребенку имя и фамилию и воспитывать его в католическом духе.

Власть называла этот лагерь «Приют для детей бандитского террора». В нем я познакомился со своим сверстником, которого звали Бошко. Мы подружились и заботились друг о друге. Когда я тяжело заболел и не мог ходить за едой, Бошко делил свою порцию со мной.

Осенним днем 1944 года я сидел во дворе и грелся на солнце. Когда меня накрыла тень, я поднял голову и увидел красивую женщину, чья голова была покрыта шелковым платком. Она смотрела на меня. Я же в результате тяжелой болезни был настолько слаб, что еле-еле смог прошептать женщине, чтобы она взяла меня с собой, или я здесь умру. Она взяла меня на руки, так как сам ходить я не мог, и донесла меня до ворот. Там она должна была подписать заявление о том, что взяла ребенка. Усташ спросил меня: «Хочешь ли ты пойти с этой тетей?» Я сказал, что не пойду, если она не возьмет и Бошко.

Усташ обратился к женщине: «Малец имеет на это право. Он все равно умрет через какой-нибудь час, и у вас будут проблемы с его похоронами. Вернитесь и возьмите здорового ребенка!»

Она понесла меня обратно и спросила, кто из детей Бошко. Я указал ей. Она взяла его за руку, по-прежнему держа меня на руках, и вывела нас обоих из лагеря. Бошко она отдала на воспитание своей подруге, а меня оставила у себя. Она вызвала врачей, чтобы попытаться меня спасти. Как я узнал, ее муж, Степан Новакович, был инженер по профессии, а родом из Новски. Ее саму же звали Бланка. Позже я узнал, что она, помимо нас двоих, взяла из лагеря еще семь детей и отдала их на воспитание своим подругам. Сами же Степан и Бланка не имели своих детей, поэтому они официально усыновили меня. Они дали мне имя Войко. По их словам, Войко – в большей степени хорватское имя, тогда как мое прежнее имя Гойко – более сербское. Я получил обещание, что, когда не будет усташей, они вернут мне мое прежнее имя. Благодаря усилиям врачей и непрерывной заботе своих новых «родителей» я пошел на поправку и быстро выздоровел. И 8 мая 1945 года я выбежал на улицу, встречая освобождающую Загреб нашу армию. В том же году я пошел в основную школу-четырехлетку, потом перешел в гимназию, а закончив ее – поступил в техническое училище».

Одним из крупнейших событий, повлиявших на судьбу узников детских лагерей, стала деятельность по их освобождению, проводимая Дианой Будисавлевич.

Диана Будисавлевич (девичья фамилия – Обексер) родилась в Инсбруке в 1891 году. Там она вышла замуж за серба Юлия Будисавлевича, работавшего ассистентом в хирургической клинике. В 1917 году они поженились, а спустя два года переехали в Загреб. Здесь они вместе с большой группой единомышленников организовали и начали претворять в жизнь акцию по спасению детей из усташских лагерей – в народе ее называли «Акцией Дианы Будисавлевич». Организуя работу по вызволению детей из лагерей Ясеновца, Диане Будисавлевич удалось привлечь на свою сторону Хорватский Красный крест. Поскольку вывезти детей из лагерей можно было только легально, Диане пришлось обращаться за разрешением к немецкому офицеру Альберту фон Кетцену. Разрешение в итоге было получено. Она дважды ездила за детьми в лагерь Стара-Градишка, трижды – в Ябланац и однажды – в Млаку. Всех собранных там детей она перевезла в Загреб, где их разместили по больницам. Несмотря на военное время и связанную с ним нехватку практически всего необходимого, в больницах столицы дети все же получали достойный уход. Когда же они выздоровели, их перевели в детские приюты в Ястребарско, Сисаке и других местах. Только в августе 1942 усташские власти разрешили хорватским семьям забирать детей к себе на воспитание. Большую роль в получении этого разрешения сыграла благотворительная организация «Каритас» и Загребское архиепископство.