Сергей Баранов - Путь. Поиск Истины в Мире Лжи

Идея жертвоприношения не нова, и люди в обычной жизни ее понимают. Всегда нужно чем-то жертвовать. Жертвуем калорийной пищей ради поддержания фигуры, своим временем – ради работы. Жертвуем своей жизнью ради детей, но не жертвуем детьми ради жизни, да еще и такой жизни в секте! Ведь в шахматах есть концепция жертвы, но обычно жертвуют пешкой, а не ферзем. Если уступить его, игра будет проиграна. Человек целиком отдавал себя идеологии. Ради чего ему еще было жить?

Откровенно говоря, моя книга – не конспект по сектантству, а всего лишь описание моей жизни. Из тех восьми лет, что я прожил в Америке, шесть я провел в содружестве, изучая сектантство на практике.

Например, моя стипендия была четыреста долларов в месяц, за которые я работал шесть дней в неделю по десять часов в день, т. е. меньше, чем за два доллара в час. В то же время установленный государством минимальный уровень зарплаты составлял семь долларов в час. Следует заметить, что заработка в семь долларов в час простым американцам на жизнь не хватало: они вынуждены были ежемесячно залезать в долги, прибегая к кредитам, а последствия этого были печальны: суммы задолженности росли, далее следовало банкротство и конфискация имущества. Таким образом, «американская мечта» становилась кошмаром.

Мы трудились за два доллара в час – этого хватало лишь на аренду комнаты, плата за которую составляла половину стипендии, и на один обед в день. Приходилось подрабатывать по воскресеньям, чтобы где-то еще раз поесть. Постоянное чувство голода и физическая усталость одобрялись доктриной секты – это называлось «необходимым внутренним фоном» для «работы над собой». Так казуистически истолковывалась и часто повторялась нам одна из идей Г. Гурджиева о том, что препятствия очень полезны для человека, и если бы они не существовали, то их следовало бы создать намеренно, потому что, только преодолевая препятствия, человек мог развить в себе волю. В общем, в этом присутствует смысл, но в нашем случае идея использовалась для обычной эксплуатации рабского труда.

Работа на износ была направлена именно на подавление воли, благодаря которой человек мог сопротивляться установленному режиму, и то, что якобы волю должно было создавать, ее же и разрушало. Мы настолько уставали, что все, чего хотелось, – это уединения и покоя, разбираться же с чем-либо сил уже не было, а в целях пресечения внутреннего конфликта ученики старались избегать любой негативной информации об учителе.

Если у меня за первый год пребывания в школе возникли сомнения и со временем они только возрастали, то старые студенты, которые пребывали там уже по 20–30 лет и являлись успешными адвокатами, докторами, психологами и психиатрами, крепко держались за школу. Этот факт меня озадачивал. Я не понимал, почему образованные и вроде не глупые люди столько лет не замечают того, что для меня довольно быстро стало очевидным.

Я пытался со многими из них открыто поговорить о своих наблюдениях, но в ответ всегда слышал одно и то же, что я еще слишком молод и недостаточно времени провел в «работе над собой». Меня уверяли, что если я чего-то не понимаю, то вина только на мне, ведь «спящая машина объективного мнения иметь не может». Таким образом, как множеству низших «я» мне запрещено было осуждать одно неделимое, пробужденное и высшее «я» учителя. «Низшее не может видеть высшее», – гласил удобный для них постулат, заимствованный из идей Четвертого Пути.

Правда, некоторые признавались, что и им тоже не всегда все было понятно, но добавляли, что осуждение учителя всегда неправильно, ибо исходит из самых низких частей нашей «машины», которая пробуждаться не хочет.

Мои попытки поговорить с этими людьми обычно приводили меня к новым разочарованиям и ощущению какой-то безысходности, при этом вновь и вновь возникали мысли о том, что, может быть, я действительно чего-то не понимаю. Ведь не могут же все эти адвокаты, доктора и психологи заблуждаться после стольких лет, проведенных в школе?

Идти против давления группы, с которой сливались умы и сердца людей, променявших здравый смысл и совесть на групповое мышление, напоминало плаванье против течения бурной реки. Не достучавшись до них, я залечивал душевные раны в одиночестве. Однако сомнения в собственной правоте, вызванные и подпитанные «авторитетными» студентами школы, исчезали, а каждое новое наблюдение вновь свидетельствовало о моих догадках. Я видел нелогичность учения и аморальность учителя и, когда бывалые студенты уверяли, что «божественный уровень его бытия» освобождает от морали обычного «спящего» человека, не мог с этим согласиться. Одному из них я однажды ответил, что предпочитаю оставаться обычным «спящим» человеком, чем становиться пробужденной свиньей.