Евгений Гусляров - Ночь с Достоевским

«Чего хочу?.. О, как желаний много!

Как к выходу их силам нужен путь!

Что кажется порой – их внутренней тревогой

Сожжётся мозг и разорвется грудь». **)

*) «Секту бегунов» Суслова воспринимала, по всей вероятности, не со стороны её религиозной, а со стороны общественно-демократической, так, как разъяснял сектанство историк Щапов во «Времени» (см. «Время» за октябрь и ноябрь 1862 г., статья: «Земство и раскол»). (Немаловажно для нас знать, что секта бегунов есть ответвление от ереси хлыстов, о которой достаточно сказано в очерке, предшествующем публикации дневника. – Е.Г.)

**) Четверостишие из стихотворения Огарёва приведено здесь не совсем правильно. У Огарева оно звучит так:

«Чего хочу?.. Чего?.. О, так желаний много,

Так к выходу их силе нужен путь,

Что кажется порой – их внутренней тревогой

Сожжётся мозг и разорвётся грудь».

24 августа. Вторник.

Сегодня я была у С[альва]дора и не застала его дома. Целый час я его ждала и не дождалась… Много мыслей и чувств мелькало в моей голове, когда я сидела в его

комнате, но на них не останавливаюсь. Я сидела, опустив голову на руки, не сводя глаз с часовой стрелки, сердце билось.

А слёзы невольно навертывались на глазах, я вздрагивала при каждом шорохе. Я хотела написать ему очень серьёзное письмо, но удержалась, и пишу только:

«Я была сегодня в отеле Г. и не нашла тебя. Скажи, что это значит, и почему ты мне не написал, что ты не будешь дома, ты ведь знаешь, что твоё отсутствие будет меня мучить. Я много думала о тебе и даже собиралась писать тебе несколько раз, но, впрочем, занималась много, и скоро буду искать себе учителя испанского языка; думаю, как это сделать.

Жду твоего письма. А.С.

Я очень огорчена, что не видела тебя; но я надеюсь, что ты не испытал удовольствия от этого. Я огорчена твоим отсутствием, но всё же я уверяю себя, что ты меня любишь».

Я вспомнила, что последний раз я к чему-то сказала: «Не обманывай меня». – Я буду обманывать? – сказал он с достоинством. Это замечательная черта. Он, однако же, кажется, на помочах у своих родных.

27, среда.

Сейчас получила письмо от Ф[ёдора] Михайловича) по город[ской] уже почте. Как он рад, что скоро меня увидит. Я ему послала очень коротенькое письмо, которое было заранее приготовлено. Жаль мне его очень.

Какие разнообразные мысли и чувства будут волновать его, когда пройдет первое впечатление горя! Боюсь только, как бы он, соскучившись меня дожидаться (письмо моё придет не скоро), не пришёл ко мне сегодня, прежде получения моего письма. Я не выдержу равнодушно этого свидания. Хорошо, что я предупредила его, чтобы он прежде мне написал, иначе что б было. А Сальвадор, он не пишет мне до сих пор… Много принесёт мне горя этот человек.

Того же числа вечером.

Так и случилось. Едва успела я написать предыдущие строки, как Ф[ёдор] Михайлович] явился. Я увидела его в окно, но дождалась, когда мне пришли сказать о его приезде, и то долго не решалась выйти. «Здравствуй», – сказала я ему дрожащим голосом. Он спрашивал, что со мной, и ещё более усиливал моё волнение, вместе с которым развивалось его беспокойство. – «Я думала, что ты не приедешь, – сказала я – потому что написала тебе письмо.

– Какое письмо?

– Чтобы ты не приезжал.

– Отчего?

– Оттого, что поздно.

Он опустил голову.

– Я должен всё знать, пойдём куда-нибудь, и скажи мне, или я умру…

Я предложила ехать с ним к нему. Всю дорогу мы молчали. Я не смотрела на него. Он только по временам кричал кучеру отчаянным и нетерпеливым голосом «Vite, vite», при чём тот иногда оборачивался и смотрел с недоумением. Я старалась не смотреть на Ф[ёдора] М[ихайловича]. Он тоже не смотрел на меня, но всю дорогу держал мою руку и по временам сжимал её и делал какие-то судорожные движения. – Успокойся, ведь я с тобой, – сказала я.

Когда мы вошли в его комнату, он упал к моим ногам и, сжимая, обняв, с рыданием мои колени, громко зарыдал: «Я потерял тебя, я это знал!».

Успокоившись, он начал спрашивать меня, что это за человек. «Может быть, он красавец, молод, говорун. Но никогда ты не найдёшь другого сердца, как моё».

Я долго не хотела ему отвечать.

– Ты отдалась ему совершенно?

– Не спрашивай, это нехорошо, – сказала я.

– Поля, я не знаю, что хорошо и что дурно. Кто он: русский, француз, не мой доктор? Тот (далее одно слово не разборчиво)?

– Нет, нет.

Я ему сказала, что очень люблю этого человека.

– Ты счастлива?

– Нет.

– Как же это? Любишь и не счастлива, да возможно ли это?