Александр Зачепицкий - И в шутку, и всерьез (былое и думы)

После бомбежки мы разыскивали невзорвавшиеся бомбы. Зажигательные бомбы разбирали и доставали из них горючую смесь, которая употреблялась нами для создания ракет.

В Пушкинском саду вырыли длинные бомбоубежища, которые представляли собой окоп, устеленный досками с широкими лавочками, на которых можно было переспать. Сверху окопа 3 наката толстых бревен. Когда бомбежки прекратились, мы эти бревна сбрасывали под овраг (которым был изрезан весь сад), распиливали и перестали нуждаться в дровах.

Еще интересно для горьковчан то, что город заканчивался улицей Тимирязева. За ней был овраг с «речкой-срачкой», огромное поле-стрельбище. Сейчас это поле застроено – Бекетовка, далее Щелковский хутор, кладбища не было, сразу начинался лес. Насколько я помню, улица Генкина, в которую переходит улица Тимирязева, представляла несколько частных домов, дальше овраг и до бесконечности. Может быть кто-то описал бывший Нижний Новгород, включая овраги, мне было бы очень интересно.

Кстати, все школы в больших домах были заняты под госпитали. А наш класс кочевал из одной деревянной школы в другую. Наверное, мы сменили около шести домов. Когда я поступил в школу в 1937 году, наш первый класс состоял из 42 учеников, а при окончании школы в 1947 году, нас осталось всего трое. Один из них – Коля Радостин, отличник, преуспевший на трудовом поприще, уже отпраздновал свое девяностолетие, на котором я был почетным гостем. Остальные куда-то улетучились. Кто-то попал в тюрьму – детская преступность голодных ребят была высокой, кто-то ушел в «ремеслуху», чтобы заработать кусок хлеба и прочее.

Еще с одной достопримечательностью тех лет я хочу поделиться с читателем – это Средной рынок. По сути это была барахолка, которая вытянулась от площади Горького (тогда площадь 1 мая) по улице Костина, по улице Пушкина до конца Бугровского кладбища (в те времена трамвай №5 на Мызу ходил по Арзамасскому шоссе, поэтому рельсовой дороги перед кладбищем не было). Летом, в жару мальчишки выносили на дорогу ведра с холодной водой и торговали ей с успехом. Помните песню? «Есть орехи, семечки каленые, сигареты, а кому лимон? Есть вода, холодная вода, пейте воду, воду, господа!». Наверное, эта песня родилась до революции – в СССР господ не было.

Барахолка была забита всяческим жульем. Помню игру в 3 карты. Карты ловко перебрасывались, и надо было угадать, какая из них твоя. На кон ставились довольно значительные деньги. Вокруг играющего толпились свои ребята. Они ловко угадывали карту и им платили деньги. Увидев возможность увеличить свой капитал, некоторые деревенские олухи ставили на кон. Конечно денег они никогда не получали, хотя карту угадывали. В лучшем случае пропадали деньги, выставленные на кон, в худшем – игрок лишался всех денег, поскольку организовывалась давка и карманники делали свое дело. Я изучил эту карточную технологию и до сих пор демонстрирую ее гостям. Всяческих игроков-обманщиков было очень много.

Опишу еще один интересный случай, который я наблюдал. Идет мужчина, через плечо у него перевешены брюки – продает. Сзади к нему в толпе, в давке приближается ворюга, пристегивает булавкой чужие брюки к себе на грудь, а потом перебрасывает их с плеча хозяина на свое плечо. Хозяин брюк начинает что-то причитать, а вор ему в ответ: «Конечно украдут, а ты, как я, пристегивай вещь булавкой».

В войну была карточная система. Но отоварить карточку было проблемой. Например, за хлебом на завтра занимали очередь с вечера. Твой номер записывали у тебя на ладони чернильным карандашом. Каждые несколько часов проводилась переписка. Когда же открывался магазин, очередь превращалась в толпу, кто был у дверей, мог оказаться с переломанными ребрами. Я был свидетелем того, как к двери магазина шли по головам! Мясные карточки отоваривались всяким суррогатом, например, яичным порошком, который в изобилии поступал к нам из Америки. Насколько я помню, из Америки присылали и другие продукты. Если бы не американская помощь, все бы подохли с голоду.

Тем не менее, многие жители частных домов заводили коров и другую скотину и жили припеваючи. На продуктовом рынке было изобилие молочной и мясной продукции по бешеным ценам. Буханка черного хлеба стоила 200 рублей, а аттестат офицера – нашего папы, составлял 700-800 рублей.

Отменили карточки в 1947 году, когда я был уже студентом. Помню первый день отмены, захожу утром в магазин – съестного товару в изобилии, очень дешево, но денег нет – дефолт. Через какое-то время люди получили зарплаты и изобилие начало спадать до обычного минимума, а далее – пустые полки. Деревни всю войну голодали, в колхозе не платили за трудодни. С кормом для скота были проблемы, все выкосы были под запретом. Советская власть была никудышной.