Евгений Гусляров - Царевич Алексей. Гибель последнего русского

В чём старая Русь видит главную беду. У неё отнимают Бога-отца. Её делают сиротой. Она видит наступление немцев. Её делают пленницей. Пётр шёл воевать другие народы, и не заметил, как покорили тихой сапой его собственный. Бирон стал первым итогом петровских преобразований.

Да, царевич был слаб и духом, и телом, и царь, упорно добивавшийся его смерти, боялся не его, а тех, что стояли за ним. Они-то и отличались немалым мужеством и волей. Вот эпизод, который произошёл сразу после смерти царевича Алексея Петровича. Царь Пётр без всякого перерыва продолжил бесконечную оргию трудов и разгула. У него всякое дело оканчивалось буйным праздником, как всякая патетическая строка в героическом житии заканчивается восклицательным знаком. И вот старая Русь вновь напомнила о себе беспримерным по отваге и бессмысленности подвигом. Некий подьячий Ларивон Докукин пробрался в праздной толпе близко к Петру. Но вовсе не для того, чтобы ткнуть его ножом. Он подал ему присяжный лист, каковыми печатные дворы наводнили тогда Россию. Подписавший такой лист обязывался служить новому наследнику престола двухлетнему Петру Петровичу. Кроме всего прочего, это обеспечивало на полтора десятка лет вперёд безопасность Екатерины, как матери наследника. И регентши, конечно, коль не стало бы Петра Великого. Вместе с этим продолжилось бы и безотчётное счастье Меншикова. Докукин же, от имени старой России, подал царю лично в руки означенный документ, в котором было заявлено: «За неповинное отлучение и изгнание от всероссийского престола царского Богом хранимого государя царевича Алексея Петровича христианскою совестию и судом Божиим и пресвятым евангелием не клянусь и на том Животворящего Креста Христова не целую и собственною рукою не подписуюсь; ещё к тому и прилагаю малоизбранное от богословской книги Назианзина могущим вняти в свидетельство изрядное, хотя за то и царский гнев на мя произлиется, буди в том воля Господа Бога моего Иисуса Христа, по воле Его святой, за истину, аз раб Христов Илларион Докукин страдати готов. Аминь, аминь, аминь». Это был решительное действие, подобное тому, когда бросают себя на амбразуру. Гадать, чего тут больше – безумия или отваги – дело бесполезное. Судить об этом могут только те, кто способен на подобный поступок. Его три раза подвергли жесточайшей пытке. Он никого не выдал, хулил Петра и Екатерину и кричал, что пришёл добровольно пострадать за правду и имя Христово. Его колесовали. Этот подвиг Докукина, ничего не менявший в поступи времени, давал, однако понять, какие люди стояли за царевичем. И какая бы сила появилась, если бы затеял Алексей настоящее единоборство с отцом.

Неподдельными у Петра выходили только корабли и солдаты. Решить будущее России могла только война. И победа любой ценой. Пётр в знаменитых письмах к царевичу так пишет о главном его недостатке: «…паче же всего о воинском деле ниже слышать хвощешь, чем мы от тьмы к свету вышли, и которых не знали в свете, ныне почитают. Я не научаю, чтоб охоч был воевать без законныя причины, но любить сие дело и всею возможностью снабдевать и учить: ибо сия есть едина из двух необходимых дел к правлению, еже распорядок и оборона». И продолжил: «Не хочу многих примеров писать, но точию равноверных нам Греков: не от сего ли пропали, что оружие оставили, и единым миролюбием побеждены, и, желая жить в покое, всегда уступали неприятелю, который их покой в некончаемую работу тираном отдал?» Только войском достигались, по мнению Петра «все великия прогресы». Это была политическая внешняя программа, которая ужасала тогдашнюю Европу. Ссылками на неё полны и многие гораздо более поздние спекулятивные выпады против державных целей России. Даже Гитлер оправдывал свою войну, потрясая перед публикой завещанием Петра Великого, которое, правда, оказалось поддельным…

Опасность такого правителя, как Алексей Петрович виделась Петру в том, что он не хотел воевать, не имел к тому пристрастия. И тем мог растратить и потерять все Петровы приобретения, а Европу забыть «страха рускаго».

А что взамен видел царевич. Он, как сказано уже, не оставил после себя политической программы. Но, можно угадать стиль его правления, коль он до этого бы дожил, по письмам, по некоторым его комментариям к прочитанному, и особенно по листам допросным, которые заполнялись до ужаса прилежными следователями Канцелярии розыскных дел, руководимых Петром лично.

На допросе в застенке этой канцелярии возлюбленная его Ефросинья говорила: «Да он же, царевич, сказывал: когда он будет государем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит простой город. Также и корабли оставит, и держать их не будет. А и войска де станет держать только для обороны. А войны ни с кем иметь не хотел, а хотел довольствоваться старым владением, и намерен был жить зиму в Москве, а лето в Ярославле…».