Андрей Сульдин - 1937. Большой террор. Хроника одного года

Кроме официальной версии существуют еще предположения об отравлении и убийстве. Все версии имеют право на существование, но ни одна до сих пор не признана. Тело Орджоникидзе было кремировано, поэтому «вскрытие покажет» – не про тайну этой смерти.

19 февраля 1937 года:

Арестованы бывший начальник кафедры политэкономии Военно-политической академии имени Толмачева, бригадный комиссар Павел Лазаревич Булати бывший заместитель начальника этой же академии, дивизионный комиссар Илья Соломонович Нижичек, работавший начальником Центрального дома Красной армии, а с 1935 года – директором Большого театра. Нижичка в августе 1937 года «за создание троцкистской террористической группы в ГАБТе» приговорили к ВМН и расстреляли. При его реабилитации в 1959 году даже тертые юристы качали головами. Нижичек уже 25 февраля заявил: «Теперь мне стало ясно, что я являлся участником сборищ контрреволюционной троцкистской группы». Копию же этого протокола сфальсифицировали, в ней вместо слов «Теперь мне стало ясно…» было написано: «Признаю, что я являлся участником сборищ контрреволюционной троцкистской группы». В таком виде этот документ в качестве неоспоримого доказательства предъявили Булату и подшили к его делу. Булата, разумеется, тоже расстреляли.

20 февраля 1937 года:

Еще до открытия пленума ЦК ВКП(б) заместитель председателя Верховного суда СССР и председатель Военной коллегии Верховного суда В.В. Ульрих издал приказ: «В целях усиления контроля за правильностью решений Военными трибуналами дел о контрреволюционных преступлениях приказываю: 1. Все дела о контрреволюционных преступлениях, по которым выносятся оправдательные приговоры или производство по которым прекращено…, представлять в 7-дневный срок… в Военную коллегию Верховного суда СССР для рассмотрения в порядке судебного надзора… 2. Все дела о контрреволюционных преступлениях, по которым вынесены оправдательные приговоры или определения о прекращении, взять на особый учет».

22 февраля 1937 года:

На похоронах Серго Орджоникидзе у Кремлевской стены 1-й секретарь Московского городского и областного комитетов ВКП(б) Н.С. Хрущев говорил: «Это они своей изменой, своим предательством, шпионажем, вредительством нанесли удар твоему благородному сердцу. Пятаков – шпион, вредитель, враг трудового народа, гнусный троцкист – пойман с поличным, пойман и осужден, раздавлен, как гад, рабочим классом, но это его контрреволюционная работа ускорила смерть нашего дорогого Серго».

В докладе на XXII съезде партии, в 1961 году, Хрущев сказал, что он в свое время верил, будто Орджоникидзе умер от сердечного приступа и только «значительно позднее, уже после войны… совершенно случайно узнал, что он покончил жизнь самоубийством». Во всех книгах сталинского периода Орджоникидзе называли «верным учеником и ближайшим соратником великих вождей коммунизма Ленина и Сталина», но любопытно, что в 1942 году города, переименованные в его честь, были без шума переименованы вторично: Орджоникидзеград (в прошлом Бежица), Орджоникидзе (в прошлом Енакиево) и Серго (в прошлом Кидиевка) получили свои прежние наименования, а город Орджоникидзе на Кавказе (в прошлом Владикавказ) получил новое имя – Дзауджикау. По сталинским неписаным правилам это означало потерю расположения вождя.

23 февраля 1937 года:

В Кремле открылся 10-дневный пленум ЦК ВКП(б), один из основных вопросов повестки дня которого был сформулирован в выражении «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских элементов». По сути, пленум дал теоретическое обоснование массовых репрессий, и за повесткой дня скрывался один вопрос – исключение из партии и арест Николая Бухаринаи Алексея Рыкова, что и будет сделано 27 февраля, еще до окончания пленума. Спустя год с небольшим они появятся в качестве обвиняемых на последнем и важнейшем из московских показательных политических процессов, а 15 марта 1938 года будут расстреляны. Когда в день открытия заседания Бухарин и Рыков вошли в зал, кроме Иеронима Уборевича и секретаря ЦИК Ивана Акулова руки им никто не подал. За шесть дней до пленума Николай Иванович, не получая ответа ни на одно из своих писем в Политбюро и Сталину, где страстно отвергал свою причастность к любой враждебной деятельности, от отчаяния объявил голодовку. У ослабевшего Бухарина закружилась голова, и он упал на ковер в проходе, ведущем в президиум.

Какой была атмосфера истерии в стране, которой поддались и вроде бы неглупые старые большевики, говорит такой факт: член ЦК Иосиф Пятницкий, придя с пленума домой, сказал жене, как Бухарин «лежал среди всех, обросший бородой, в каком-то старом костюме, на полу; все уже смотрели на него как на смердящий труп». Сталин бросил в зал: «Бухарин объявил голодовку. Николай, кому ты выдвигаешь ультиматум, Центральному Комитету? Проси прощения у него».