Ленина Кайбышева - После Чернобыля

С утра 26-го милиция получила приказ перекрыть дороги, никого не впускать в город, не выпускать и не вступать в обсуждения. Я тоже стоял в оцеплении. Люди спрашивали, что произошло, почему не пускают. Мы отвечали, что не знаем. Мы действительно не могли ничего объяснить. О своей ночной поездке я не рассказывал.

Жене посоветовал собрать в сумку вещи и держать детей при себе. Вечером я вывез их в деревню к матери. Позже мы эвакуировались в Ровно, как и многие другие. Жена предлагала воспользоваться служебной машиной и вывезти часть самых необходимых вещей. Но я отказался: нас эвакуировали “на пару дней”, да и не положено брать служебную машину. Мы не взяли ничего. А квартиру опечатали. Я вообще человек исполнительный. Что требуется, то и делаю.

Мы ехали вечером по безлюдному шоссе почти в полной темноте. Конец ноября 1988 г. Время от времени хлопьями шел снег и таял. Дорога была скользкой. Но он вел машину мастерски. И ни разу не возроптал на необходимость работы в такой поздний час. А ведь это из-за моих затянувшихся чернобыльских разговоров мы выехали не в пять, а в восемь часов вечера.

— Говорят, что кое-кто из припятской милиции злоупотреблял служебным положением, говоря просто — мародерствовал. Это правда?

— Припятская милиция берегла город. Мы его очень любили. Но позже приехала бригада из Одессы. О них я ничего не могу сказать, не знаю. Через несколько дней и меня отправили в киевскую больницу. В справке было написано: “42 бэра”. Их вычислили по тем маршрутам, где я был. Другим писали примерно столько же. Когда надо было выписываться, то велели одеться в другую одежду. Но у меня теперь ничего не было. Я написал сестре, и она купила все — ботинки, белье, костюм. В этом я уехал в Ровно к семье. Выходит, из-за аварии я сменил три своих костюма. Работал в Ровно некоторое время, но потянуло домой. Я и попросился в “зону” водителем.

Рассказывают очевидцы — работники станции: Сначала послышался гул — такой бывает при сильном выбросе пара — явление обычное, на него не обратили внимания. Потом грохот, похожий на взрыв, другой, третий — они часто следовали один за другим. Черный огненный шар взвился над крышей второй очереди станции (энергоблоки № 3 и 4).

Валентина Поденок — жительница Припяти: вечером в пятницу зачиталась часов до двух ночи. Взрыв она не слышала. Зазвонил телефон. Сняла трубку и услышала “голос” автомата: “АЗ-5 на четвертом блоке”. Муж был в отъезде — и она не прореагировала на сигнал. Сын рано ушел в школу. Выглянула на улицу. Машины мыли раствором мостовые и тротуары. На тротуаре стояли двое мужчин.

— Я зашла на почту и дала какую-то семейную телеграмму. Они внимательно на меня посмотрели, тоже вошли на почту и, выйдя, опять стали меня рассматривать. Потом я услышала разговор: “От женщин пошли звонки. Говорят, увидели издали станцию и спрашивают, что им делать. Им отвечают: “Сидите дома и мойте полы...” (В атомных городках и домохозяйки понимают, что предупредительное мытье полов — профилактическая мера или способ избавиться от радиоактивной пыли.) Ну, я вымыла заодно и балкон, постирала белье, да на балконе же и повесила — не знала, чем еще заняться. Из школы вернулся Алешка, принес две таблетки: “Мама, это нам дали, я и для тебя взял”. Радио ничего интересного не сообщало.

Поразительная непоследовательность: меры предосторожности приняли правильные, а об опасности не предупредили. Ранняя весна. Все в зелени. Молодая листва источает чудный аромат. На днях открылся новый торговый центр. Рядом под открытым небом поставили столики, накрыли скатертями. Привезли огурцы, открыли широкую торговлю прямо на улице. А местное радио молчало.

В некоторых домах женщины организовались сами, мыли подъезды.

В Киеве повышение радиоактивного фона зарегистрировали в Институте ядерных исследований Академии наук Украины до получения официального сообщения об аварии на ЧАЭС. Решили, что неполадки произошли на их собственном небольшом реакторе. Узнав истинную причину, сразу создали группу специалистов по спектральному анализу и стали контролировать альфа- , бета- и гамма-радиоактивность в Киеве и Киевской области. Образцы почв, воды, воздуха, пробы молока с заводов доставляли в институт для экспресс-исследования. Работали круглосуточно. Смены не просил никто, хотя многие специалисты дозиметрической службы института — женщины.

На территории ЧАЭС у самого завала люди перешагивали через высокоактивные обломки, как через кучки мусора. А позже из-за высокого уровня радиоактивности там не могли пройти роботы: “сходили с ума”.