Алексей Болотников - Тесинская пастораль. №9

– А я, дура, к снохе зашла. Говорит, чё приперлась. Иди за бутылкой. Вынудила – пошла ведь… Теперь каясь.

– А я думаю, чё это окна запотели.

– Новый маркет видели? Ну чисто ангар самолетный, даже три в одном… И все по тридцать девять…

– Как это?

– Цена на всех прилавках такая: что на крупу, что на рыбу в банках. Нахапала вот… – Гера вдруг привстала и попыталась двинутся в проход.

– Ты… куда это?

– Лучше постою…

Бабы недоуменно замолчали, не пытаясь даже уступить ей проход. Гера шевелила торсом и головой. Пошлепывала губами. Садилась и через секунду снова вставала.

– Погоди, че ты… Поплохело, чё ль?

– Да ничо, ладно. Освоилась, вроде. – она села, развернув-таки торс спиною к бабам.

Последние недоуменно переглянулись.

– …Садят, как селедку в бочку…

– …Так и всегда было.

Матреныч, оценивший телодвижение Геры, словно непознанное природное явление, озадаченно думал. Точнее, дремал. Его пассажирский угол, словно пулеметная амбразура, защищал от мира сего. Качка и тряска уже не беспокоили, но убаюкивали. Полутьма салона защуривала глаза.

Внезапно, прорываясь сквозь дремоту, словно отодвигая пулеметную амбразуру, Матреныч увидел впереди, как Мария Спиридоновна пытается уплыть под сиденье, криво скособочивая тело. Ей мешает сетка на коленках, переднее сиденье, соседка справа и собственное грузное тело.

Клонясь то вправо, то влево, она запускает руку между ног. Виновато смотрит на Новеллу. Новелла, наконец, просыпается.

– Чё тако?..

– Та сетка… соскользнула… туда.

Сетка с яблоками упала под сиденье. Как на зло – сиденье над колесом автобуса, неудобно закругленное под ногами. Яблоки, очевидно, раскатались.

Как же… надо ж… чё же… – соседка вертит головой, но не торопиться двинуться с места. Безмолвно осмысливает ситуацию.

– Так и че же? Не достанешь?..

– …да ладно бы… но выходить скоро.

– Ну, счас встану.

Новелла Ивановна оглядывает проход, выискивая место куда поставить сетки. Ничего не высмотрев, все же пытается встать… Бочковой её вес и корабельные габариты, втиснутые между подлокотниками сиденья, остаются на месте, словно памятник на постаменте. Точно волны Адриатического моря, в движение приходят стоящие в проходе пассажиры. Они колышутся, вибрируют, откатывают тесноту в глубь салона. Наконец, Новелла Ивановна видит место для сумок и сеток. Извернувшись, ставит сетки на пол и начинает выворачиваться из кресла. Грудь её перевешивает зад. В проход она становится на колени. Опирается руками в пол. Поднимает зад выше головы.

Мария Спиридоновна не теряет момента. Подвинув свой торс на освободившийся плес, она занырнула телом под сиденье. Вышаривая рукой сетку, собирала яблоки…

В салоне автобуса – мрак и тишина. И только шум двигателя да шин сопровождают салонную интермедию.

Матренычу неуютно, стыдно и ещё как-то не по себе… Встать и помочь – исключено: по соображениям полного хаоса. Остается – сочувствовать. Однако, и этого чувства не возникает, как ни тужись. Досадно, что эта реальная картина мира обнажилась до бесстыдства и обреченности. Кто виноват? Теснота. Полнота. Душевная немота…

Словом, «в зеленых плакали и пели», как и сто лет назад. Не исключено, что и на будущие сто лет.

Автобус тормозит на первой остановке. И после обычной сутолочной толкотни высвобождается от лишних пассажиров. Новелла, Мария, Зинуля, Катюха, Гера и Матреныч едут до конца. Им уже не много осталось.

Продолжение

«Если мы хотим понять наш народ, то

чтение школьного учебника по истории

не дает ровно ничего. Это учебник

по истории русского государства и его

недальновидной, склочной «элиты». Эта

история ничего нам про нас не объясняет.

А история русского народа еще

не написана. И если мы хотим понять,

кто мы, откуда и как мы такие

появились, то ее нужно написать.

Обязательно». С. В. Кочевых

«…Данные официальных источников и архивных мас-

сивов не способны отразить всю многогранность истори-

ческого процесса, а зачастую вольно или невольно иска-

жают ее. Важнейшим проводником в эпоху, одним

из ценнейших инструментов оживления истории

и важным каналом сохранения исторической памяти

являются свидетельства «безмолвствующего большин-