Юлия Голяк - Рядом и порознь. История одной женщины

Дом был огромный, на 10 подъездов. Я его хорошо помню. Был он как буква Н: четыре подъезда на Пушкинской, четыре на Механической, а между ними вставка-перемычка, в ней тоже два подъезда – пятый и шестой. Чтобы зайти во двор, нужно было пройти через ворота под арку с улицы Пушкинской. Слева от арки первый и второй подъезд, а справа – третий. И сразу направо еще одна арка, как раз под домом-перемычкой. Через эту арку можно было попасть на задний, или черный, двор. На черный двор выходили два подъезда – четвертый по Пушкинской и седьмой по Механической.

На черном дворе в подвале была кочегарка. В нее был вход отдельный, с перилами, рядом окошечки маленькие. Там же уголь сваливали, он прямо у стены лежал. И мусор выносили туда же, помойка была на черном дворе. А если пройти через черный двор, там арка на Механку, но она была закрыта воротами, пройти нельзя было. А налево была еще одна арка в основной двор. И там было еще три подъезда по Механической – с восьмого по десятый. Там, в девятом подъезде мы и жили.

Во дворе рядом с десятым подъездом стояла одноэтажная деревянная избушка, в ней жила какая-то бабушка с детьми. А рядом с избушкой сарай, куда привозили дрова. Там работал дворник Соливанов. Он всегда дрова пилил, колол. У него электропила была. Нам в домоуправлении выдавали талоны, и мы ходили получали свою порцию дров для печки. Жил Соливанов в нашем же доме, в подвале. В подвалах тоже жили люди. Там рождались дети, там они взрослели.

Подъезды были все сквозные. Два выхода на разные стороны, чтобы народ мог бежать туда и туда. Поднимаешься со двора на первый этаж, он высоко был, лесенок десять, и там площадка на две квартиры. И снова лесенок десять уже вниз, там площадка и двойная дверь с выходом на Механку. Но когда стали въезжать, все двери на улицу закрыли. На Пушкинскую даже заколотили. А на Механку можно было открыть, если понадобится, но этого никогда не делали. Это были запасные двери. На площадке около запасного выхода мы играли, позже свидания устраивали, сидели на этих широких лесенках. Открытым выход в обе стороны остался только в пятом и шестом подъезде.

В подвале в пятом подъезде была баня и прачечная. В прачечную стирать ходили жители с соседних улиц. И мы, конечно, тоже. Бабушка в узлы белье соберет, мы унесем, и она там стирает. Деревянные лоханки в рост человека стояли, чтобы удобно было. Железные бачки, в которых белье кипятили. И обязательно сушили белье на улице, зимой и летом. Белое белье во дворе висело, простыни же тогда только белые были. Напротив подъезда деревья росли, там веревки вешали и на них белье. А мы с Тамарой его таскали. Зимой замерзнет, «Не сломайте, не сломайте, несите тихонько», – волновалась бабушка. А дома опять развешивали, сушили. И подсинивали белье обязательно. Синька в каждом доме была.

На первом и втором этаже в пятом подъезде было домоуправление и детский сад. У детского сада была площадка рядом с подъездом на большом дворе, они выходили и тут гуляли с воспитателями. А мы по всему двору бегали. Но в подъезды на Пушкинской мы не ходили. У нас какое-то разделение было. Дружили, в основном, со своими, кто на Механке жил. Вот наша половина, а это их половина. Не дрались, конечно, нет. Когда большие праздники – все вместе. А так в основном, мы играем тут, они играют там. Тут мы как-то все ближе были. А те уже были на отсеке.

В подвале шестого подъезда был Красный уголок. Так и назывался – Красный уголок. Лозунг такой был – «Все лучшее детям». А детей всех в подвал загнали. Бухгалтерия, домоуправление сидели на первом этаже, а лучшее детям – в подвал. Это была большая комната. В ней сцена, стулья. На сцене занавес. Сбоку в углу – рояль, пианист сидел боком к сцене. Рядом библиотека была, в ней всегда книги брали. И зооуголок с животными мелкими – мышами, рыбками.

Руководительницей Красного уголка была Мария Никитична. Она работала от домоуправления. Она всех жильцов, кто только мог что-то сделать для детей и для Красного уголка, привлекала. В нашем доме балерун жил, в музкомедии в балете работал, он нас учил танцевать. Одна женщина преподавала пение. Был хор для взрослых, хор для детей. Другая учила читать стихи. Самодеятельность постоянная была. Драмкружок был, спектакли ставили.

Я все стихи читала, выступала. И в танцевальном кружке я была. Танцевала то украинский танец, то чардаш, то цыганочку. Мама мне с бабушкой сшили юбку такую цыганскую, кофту из маминого халата, у мамы бус было много – она все мне отдала. И вот я выступала, танцевала. Все с выходом. Мы украинский танец танцевали с партнерами, с мальчиками. А мальчиков не хватало, мальчишки не очень в самодеятельность шли. Так девочки переодевались мальчишками. Это сейчас все мальчики стали, в брюках все ходят. А тогда нет. Раз уж шаровары надел, значит, мальчик. Вот так вот. И где какой праздник, везде нас Мария Никитична туда таскала. Как-то мы с хором даже на партийной конференции в филармонии выступали – пели, поздравляли. В общем, все время в Красном уголке пропадали.