Юлия Голяк - Рядом и порознь. История одной женщины

Бабушка рассказывала, что они прятались. Говорила, что белогвардейцы их хотели арестовать, а они прятались у соседей и убегали куда-то. А я что, маленькая была, что я понимала. А остального я ничего не знала и не слышала даже. В советское время ничего ведь не рассказывали, знаете? Все скрывали. Не принято было спрашивать даже. Бабушка только предупреждала: «Молчите, нигде ничего не говорите».

Это был особенный дом. Там жили ответственные работники. В то время заселяли первый дом, который на Механическую улицу выходит (сейчас – Горького). Дедушке там предложили квартиру. Семья была большая: дедушка, бабушка, бабушкин отец, мама с папой и мы – сестра Тамара и я. Семь человек нас было. Ему говорили: бери большую квартиру сразу – трехкомнатную, четырехкомнатную. А у него тогда открылся туберкулез. Он, видимо, заразился. Тогда же это неизлечимая болезнь была. И он сказал бабушке: «Я долго не проживу. Вы останетесь одни. И к вам обязательно кого-нибудь подселят. Возьмем на первом этаже двухкомнатную квартиру, зато к вам никого не подселят». В этом подъезде была единственная двухкомнатная квартира на первом этаже. Но он сказал: «Вы будете жить одни». И правильно сделал. Так мы сюда приехали. И вот в этом доме я жила с двух лет.

Квартира была чудесная. Комнаты такие большие, высокие потолки. В прихожую заходишь – налево дверь в комнату. Это столовая называлось. Комната большая, светлая, с широким окном. И из нее дверь в спальню – комнаты у нас были смежные. И окна на Механку выходили. Так раньше звали улицу Горького – Механическая, Механка.

Из прихожей направо – кухня. Окно выходит во двор. Кухня большая, как третья комната. Полки в ней были, на них кастрюли стояли. Плиту топили дровами, как в деревне. А отопление было центральное. Воды горячей у нас не было, была только холодная вода. Но мы были счастливы все, что воду не надо таскать. Еще мы на кухне поставили ванну, загородили клеенчатой занавеской. Ванн тогда еще не было, их поставили намного позже, а так мы сами сделали отдельную ванную. И туалет отдельно был.

На кухне спал прадедушка Иван Евсеев. Его место было. А больше-то где? Там мама с папой, дедушка с бабушкой, мы с сестрой, все вместе жили. Кухня большая, в ней его кровать стояла, он там всегда лежал. Я его хорошо помню, такой маленький старичок. Он меня очень любил. Я его дедушкой звала. А он меня – Нонка, Нонка. Я все ему носовые платки стирала. Он так: Нонка, Нонка, иди платок возьми, выстирай. Я встану, там табуреточка, холодная вода бежит, я ему стираю. Он все в церковь ходил рядом с Ивановским кладбищем. И нас с сестрой Тамарой водил в церковь. Ходили пешком, по Малышева. Улица грязная, асфальта не было. По деревянным дорожкам, по доскам шли. Только дедушка Иван Пучков ругал его – не води их в церковь. А он украдкой. Придем, я бегу к дедушке: «А мы в цирк (в церк) ходили». Церковь, цирк – что-то такое среднее говорила. Он сразу понимал, что прадедушка опять водил нас в церковь.

А прабабушка, Лукерья Евсеева, жила у бабушкиной сестры Ольги. Когда дедушка с бабушкой сюда переехали, они всю бабушкину семью с собой забрали. Бабушка свою семью не оставляла. Всех сестер, родителей за собой везла. И все сестры здесь устроились, замуж вышли. И брат ее, дядя Сережа, здесь жил. Прадед с прабабушкой умерли уже при мне, году в 1940-м или в 1941-м. Но помню прадеда только маленькая. Когда платки стирала. А когда большая была, не помню. Осталась только маленькая фотография прадедушки, старичок.

Иван Евсеев

В спальне жили дедушка с бабушкой. Дедушка болел. У него туберкулез был. Была такая эпидемия, чахотка, бабушка говорила. Когда туберкулез открылся, его отправляли на курорт, он в Крым ездил почти каждый год, путевки ему давали, бабушка его сопровождала. Но спасти не удалось.

Когда мог еще, дедушка выходил к столу. У нас большой раздвижной стол в столовой стоял. На столе всегда был самовар, на нем чайник сверху с заваркой. И бабушка всем разливала чай. В обед суп наливали в специальную миску из сервиза. А уже из нее разливали суп по тарелкам.

Дедушка ходил с тросточкой. Из комнаты выходит – сразу его место, за стол садится. Помню, он ел яйцо всмятку. Специальная подставочка была, серебряная такая. Вот куда делась, не знаю. Ну, может быть, и не настоящее серебро. Мы же не богачи были. А когда дедушка не мог уже выходить, лежал уже все время, бабушка ему отдельный завтрак всегда несла. У дедушки была посуда отдельная, бабушка его отдельно кормила.