Я увидела очень хорошенькую, нервную девочку.
Мы сидели на кухне, курили (она уже тогда курила), пили чай, и она рассказывала, в основном, как её учителя выгоняют из класса за плохое поведение. Мне показалось это милым детским лепетом.
И вдруг Лена прочла что-то вроде:
Дьяволу души не продают,
дьяволу души отдают.
О ангелов нудь, о дьявола медь,
мне ль, хулиганке,
молитвы петь?!
Она меня потрясла, честно говоря, но мы с мужем ей не понравились тогда. Да и с Наташей Горбаневской у неё не очень сложилась дружба, поэтому наши пути пересеклись уже много позже, в году 1973-м.
Какой она была? Какие самые важные черты её личности, её характера вспоминаются тебе, когда произносят её имя?
Трудно сказать, какой она была. Очень разной… С теми, кого она любила, – мягкой, преданной, нежной. С теми, кто ей не нравился – резкой, язвительной, изобретательно грубой.
Маленькая, субтильная, хорошенькая, постоянно с сигаретой, не расстающаяся с собакой, ругающая маму, как взрослый ругает ребёнка за плохое поведение. Она могла сказать маме: «Опять напилась?! Посмотри на себя! Ну-ка, пойди и подумай о своём поведении!» Очень строго – как взрослая.
Лежала в ванной по несколько часов – так она подзаряжалась – оттуда же звонила по телефону, там же писала стихи и учила новые языки, которых она знала несметное множество. Я любила, когда она приходила ко мне домой (мы жили по соседству), мы много говорили о музыке, о поэзии и сплетничали о людях, которых знали. Она провожала меня в аэропорту, когда я уезжала. Я была с собачкой, которую непременно надо было вывести погулять, и Лена отважно боролась за то, чтобы ей разрешили это сделать. Победила! Была очень горда.
Перед расставанием она меня перекрестила, а уже в самолёте я обнаружила крестик, который она незаметно сунула мне в карман…
Ты упомянула о маме Елены – Дине Морисовне Шварц. Как известно, она была замечательным советским театроведом – другом и помощником самого Товстоногова, который говорил о Дине Морисовне: «Для меня она – первый советчик, то зеркало, на которое каждому из нас бывает необходимо оглядываться. Её амальгама отражает чисто, верно и глубоко».
Рассказывала ли Елена что-то о своём детстве? Какие люди были в её доме, когда она росла, взрослела, становилась личностью?
Лена всё детство провела «на коленях» у Товстоногова. И, конечно, в театре. В доме бывали все актеры БДТ. Стояла непробудная пьянка. Тогда же и Лена научилась пить.
Она стала личностью очень рано. Уже в 15 лет она подружилась с Ефимом Славинским, который познакомил её с Глебом Семеновым. Она дружила с Витей Кривулиным. Они познакомились во Дворце пионеров в поэтическом кружке, и с тех пор были очень дружны, читали друг другу стихи – потому что ценили мнение друг друга. Дружила она и с другими поэтами. Я уже упоминала Наташу Горбаневскую, а Наташа знала всех…
Раз мы заговорили обо «всех», то не могла бы ты вспомнить обстановку того времени. Сейчас много говорят о Ленинграде 60—70-х годов. Появился своего рода миф о ленинградской андеграундной культуре, с её неофициальным театром, музыкой, живописью и, конечно же, – литературой. Что больше всего запомнилось тебе из этого мифа? Какие фигуры казались ключевыми?
Да это вовсе не миф! Даже если собрать все воспоминания вместе, они не дадут полную картину того, что начало происходить после ХХ съезда и разоблачения Сталина.
Это был настоящий взрыв! Подполье стало «легальным» и, хоть были люди, которых сажали за то, что они читали и распространяли «Доктора Живаго», как, например, Юру Меклера, который сказал следователю: «Автор на свободе, а я сижу?», были обыски, были доносы, – но всё равно это ощущение дозволенности и опасной недозволенности просто пьянило.
Я в это время была ещё очень молодой, школьницей, но дружила с Наташей Рубинштейн (тогда Альтварг), моей кузиной, всего на 5 лет меня старше и была знакома с её окружением – студентами филфака Герценовского института. Они говорили обо всём иначе, не так, как нас учили в школе (хотя и в школе я была бунтарем и диссидентом).
У Наташи я познакомилась с Таней Галушко, талантливейшей поэтессой, к которой я заходила после школы в её шестиметровую комнату на Владимирском проспекте и часами слушала её стихи и стихи других поэтов. У нее же я познакомилась с Лёней Аронзоном и Ритой Пуришинской, и многими другими, которые просто перевернули моё сознание.
Читать дальше