Михаил Поляков - Огонь и кровь. Повесть

Но даже если кому-нибудь и удаётся полностью вывести у себя паразитов, уже на другой день они появляются снова – в палатке ими кишит всё.

Несколько раз, когда насекомые уже и до офицеров добирались, их пытались выводить централизованно, проводя педикулёзную профилактику. Делалось это так: матрасы и постельное бельё вытаскивали из палатки во двор, сваливали в кучу и обильно опрыскивали химикатами из огромного синего баллона, который хранится у нашего старшины в каптёрке. Причём бельё кидали как попало – на снег или даже прямо в лужу. А случалось, ещё и дождь заряжал… Настоящим мучением было спать после этого на мокрой, пропитанной химикатами постели. Случалось, что я во сне по нескольку раз терял сознание и наутро просыпался с такой головной болью, что даже шатался на разводе и после целый день ничего не соображал. Кроме мучения, для нас из всего этого ничего не выходило, вшей меньше не становилось.

Говорят ещё, что стоит опасаться мышей. У нас их тоже огромное количество, особенно на кухне. Солдаты, работающие там в нарядах, часто развлекаются, закалывая грызунов штык-ножами. Однажды кто-то из ребят нанизал штук десять пойманных мышей на проволоку и стал жарить их в нашей печке. В палатке поднялся жуткий смрад, так что все мы поспрыгивали с кроватей и, кто в чём был, повалили на мороз. Этому затейнику больно досталось от всех, и больше подобных шуток никто не повторял. Так вот, о мышах говорят, что они по ночам забираются на людей и даже кусают их. Рассказывают, что летом одному из ребят мышь разодрала ухо. Он якобы отлежал его и потому не почувствовал боли, когда она вцепилась в него зубами. История, конечно, сомнительная, но я очень от многих слышал её слово в слово.

Беспокоит ещё то, что одежда очень быстро приходит тут в негодность. Я чищу форму, как могу, но она уже значительно сносилась – на рукавах кителя появилась бахрома, в подмышках образовались сальные пятна, а брюки на коленях вытерлись почти до дыр. Всё это неудивительно. С одной стороны, целый день ходишь в грязи, а у нас тут грязь чудовищная – в иных местах выше голени, с другой – постоянно занимаешься тяжёлой и потной физической работой.

Несмотря на всю нашу антисанитарию, многие солдаты делают себе тут татуировки. Есть у нас один умелец – Сорокин, маленький тщедушный паренёк с золотушным носом и сухоньким личиком. Он сам как-то собрал машинку для татуирования и носит её в целлофановом пакете вместе с баночкой чернил и пузырьком промышленного спирта. Когда кто-нибудь хочет нанести на кожу рисунок, то обращается к нашему доморощенному Кулибину. Сорокин записывает желающего в очередь и назначает ему день и час, в которые надо прийти. Бывает, ради этой процедуры отпрашиваются с нарядов и дежурств, а если не получается – даже сбегают с них, порой нарываясь на серьёзные проблемы. Когда клиент является к Сорокину, тот усаживает его рядом с собой, с неторопливой важностью собирает свою машинку (она представляет собой перемотанный изолентой моторчик с двумя батарейками и иглой на конце) и достаёт блокнот с изображениями наколок. Заказчик внимательно изучает каждую картинку, а Сорокин важно комментирует:

– Вот это – скорпион, он означает, что ты убивал. Вот это – змея, она символ вечной жизни. А это дракон – символ опасности, ну и так далее.

Обычно при этом собирается половина казармы – здесь и знакомые клиента, и зеваки, и те, кто уже сделал татуировку и кому любопытно посмотреть, как она выйдет у другого. Каждый наперебой советует своё:

– Бей жука, круто смотрится!

– Нет, скорпиона лупи, от баб отбоя не будет!

– Надпись, надпись наколи, пусть напишет тебе: «Северный Кавказ» – и автомат сверху нарисует!

Наконец выбор сделан, рисунок на кожу нанесён, и Сорокин приступает к делу. На это очень любопытно посмотреть, главное, на то, как татуируемый переносит боль. Обычно ему предлагается полотенце в зубы, но особым шиком считается обойтись без этого. Мучение, говорят, адское, такое, что во время процедуры люди нередко теряют сознание. В перерывах Сорокин важно курит, обычно предлагая сигарету и своему белому, как мука, заказчику, который принимает её нервно дрожащими пальцами. По окончании процесса свежая татуировка обтирается тряпкой, чуть обрызганной спиртом, и её счастливый обладатель, держась за руку, уходит к себе. Весь остаток дня он сидит где-нибудь в углу, нахохлившись, как сыч, а ночью пугает обитателей палатки дикими стонами. Эти татуировки почти всегда не похожи на картинки, с которых они сделаны. Змея напоминает радиаторную батарею, дракон смахивает на крокодила, а скорпион на какого-то комара с кинжалом. Два раза ребят с наколками отвозили в санчасть – у одного была инфекция, у другого – заражение крови. Ничего удивительного в этом нет, странно, что подобных случаев ещё не так много. Впрочем, они никого из заказчиков Сорокина не останавливают.