Фильмы были о сильных, мужественных людях, которые преодолев все трудности, добивались победы. Фильмы были о прекрасной стране, в которой мы живём. Актёры играли так правдиво и искренне, открывая всем нам душу и сердце. Сейчас, конечно, всё это кажется наивным и немного смешным. Но одно я знаю точно – теперь таких актёров просто нет. И фильмов таких чистых, светлых, без зла и насилия – тоже единицы.
Если по телевизору одновременно показывают современный блокбастер и кино, созданное в «советский» период, – «Дорогой мой человек», «Живёт такой парень», «Дом в котором я живу», «Офицеры», «Два товарища», «Начало», «Начальник Чукотки», «Алые паруса», «Женитьба Бальзаминова», «Вечера на Хуторе близ Диканьки» и еще много-много других, то, не задумываясь, переключаешь на канал, где ожидается показ старого фильма и устраиваешь себе праздник, отдыхая душой.
Один фильм из моего детства я запомнила на всю жизнь.
Показывали фильм о молодых ребятах, моряках, которых волей случая унесло на барже в открытое море. Много дней они боролись за свою жизнь, ожидая спасения. Ребята остались без пищи, варили кожаные ремни, поддерживали друг друга, не ссорились. Когда их спасли, не было, наверное, среди зрителей человека, который бы, не плакал от радости. В эти минуты счастливы были все. Люди были душевные, открытые. Мне было шесть лет, возраст невелик. Но я испытывала искреннюю радость за спасенных моряков вместе со всеми.
Бывает, что этот фильм приходит ко мне из детства, как немое напоминание о прекрасных людях, о невероятном единении людей, о вере в дружбу, доброту, справедливость, взаимопомощь. Он приходит ко мне, когда просто хочется прижаться к родителям, спрятаться от проблем, укрыться с головой и ощутить себя в полной безопасности. Сразу становится ясно, что ничего страшного не произошло, я сильная, мудрая и всё преодолею. А надо – то было только на секунду закрыть глаза и оказаться, там, во дворе казармы, всем вместе, поздним летним вечером.
Это был художественный фильм «Сорок девять дней», 1962 года выпуска.
На общей кухне нашей коммунальной квартиры у каждой соседки была своя керосинка. Каких только кулинарных шедевров не было приготовлено на этой маленькой плиточке! Борщи, сладкие пирожки, жареная картошка, котлеты, гуляш, хрустящий сладкий хворост.
За нашим домом, по аллее направо, стоял маленький – премаленький домик с желтоватыми стенами. Домик был с крохотными окошечками, плоской крышей и дверью прямо посредине. Каждое воскресенье мы с отцом ходили в этот домик за керосином. Хозяин керосинового домика, высокий и молчаливый, работал строго по расписанию и приходил на работу ранним утром и в обеденные часы в среду и воскресенье. У каждого покупателя керосина была своя тара: стеклянные банки, бутылки с пробками из газет, 3-х литровые бидончики и канистры.
Мы с отцом ходили за керосином с видавшей виды железной канистрой ярко-зелёного цвета. Заказывали пять литров, и туго закрывали крышку, делая прокладку из бумаги или тряпочки (чтобы не протекло).
Почему-то не помню на кухне запаха керосина, помню тёплый синий огонёк, который регулировался на керосинке маленькой ручкой, похожей на ключик от старой заводной детской игрушки.
По сложившимся в Городе правилам керосин не продавали детям. Очень редко в очереди можно было увидеть женщину. Это была чисто мужская обязанность.
Однажды, мама написала записку, дала мне бутылочку и отправила в керосиновый домик. Продавец прочитал записку, и, не сказав ни слова, покачал головой. Керосина мне не дали.
Мне очень грустно, но в детский сад в своем детстве я не ходила. Правда, у родителей была попытка пристроить меня в это чудесное дошкольное учреждение, но находилась я в садике ровно один день.
Опущу подробности про прогулку и про тихий час, остановлюсь на времени, когда наконец-то моя любимая, единственная, долгожданная мамочка пришла за мной, чтобы забрать домой.
Все дети сидели за маленькими столиками и ужинали. Ужин в этот день был самым обыкновенным – на кухне был приготовлен винегрет. Но для меня это был самый страшный и грустный день моей, такой еще маленькой жизни. Дело в том, что я не любила винегрет. Больше всего в винегрете я не любила свеклу и лук. Ну, не любила я винегрет. Я сидела за столиком, прямо напротив двери, в которую беспокойно заглядывала мама. Меня не отпускали. Время от времени воспитательница подходила ко мне, наклонялась, и тихо, но очень сурово, произносила: «Ешшшь!» Я беззвучно плакала, склонившись над тарелкой. С ужасом и отвращением я смотрела на, казавшиеся мне огромными, треугольные кусочки нарезанного лука и понимала, что это конец. Я понимала, что всё равно выйду из этой комнаты и уже никогда, ни при каких обстоятельствах не вернусь.
Читать дальше