Юрий Дружников - Пушкин. Изнанка роковой интриги

К 1937 году – столетию со дня пушкинской смерти, которому были целиком посвящены газеты в самый разгар массовых репрессий, когда громким чтением стихов Пушкина заглушали стоны миллионов, газеты связали поэта напрямую с Октябрьской революцией. «Пушкин целиком наш, советский, – писала «Правда», – ибо советская власть унаследовала все, что есть лучшего в народе, и сама она есть осуществление лучших чаяний народных… В конечном счете творчество Пушкина слилось с Октябрьской социалистической революцией, как река вливается в океан» [395]. Кто у кого заимствовал образы или, может быть, Кирпотин сам и сочинял оба произведения? Ответить не можем.

«Только в сталинскую эпоху, – писал критик, служивший в ЦК, А.М. Еголин, – небывалого подъема материального и культурного уровня советского общества возможно такое счастливое и глубокое радостное явление, как превращение юбилея поэта во всенародный праздник» [396]. Никогда еще смерть поэта не превращали во всенародное ликование. На улицах Москвы висели плакаты, на которых Пушкин с постамента приветствовал демонстрацию трудящихся. Ликующие граждане несли портреты Сталина, Ворошилова, Молотова и Ежова, а также транспаранты с требованиями уничтожить троцкистские банды.

Пушкин используется для русификации народов, населяющих многонациональную страну. «Пушкин пришел и к узбекам, и к таджикам… ко всем народностям, приобщенным революцией к культуре великого русского народа» [397]. Следующей ступенью канонизации Пушкина в советские святые стал 1941 год. Среди многочисленных мифов об этой войне, которые сегодня более открыто дискутируются и бывшими советскими историками, миф о Пушкине стоит особняком, и не все в нем ясно.

Обычно государственные мифы зарождаются исподволь, их признаки становятся отчетливо видны до официального провозглашения. Однако для сталинской установки насчет Пушкина (назовем условно так) можно точно указать не только год и место ее появления, но даже день и час: вечер 6 ноября 1941 года.

Речь идет, конечно же, о торжественном заседании и докладе Сталина под землей, в метро «Маяковская», в Москве. Кто предложил идею заседать между платформами, – ведь было понастроено немало бомбо– и газоубежищ? Произошло это в канун 24-й годовщины Октябрьской революции. Так ведь и осталась, между прочим, в истории эта несуразица: Октябрьская революция – в ноябре.

Вождь упомянул в докладе Пушкина один раз, но цитата определила основную задачу пушкиноведения, советской литературы и вообще всей культуры в СССР по меньшей мере на полтора десятилетия вперед. Интересно, кто сочинил для генсека манускрипт? Чтобы оценить цитату, придется проанализировать ее контекст в речи генсека. Прокручивая пленку, я слушаю его кавказский акцент, бульканье воды, когда он пьет, и мне чудится, что стакан в его руке дрожит: вождь изрядно нервничает.

В докладе Сталин размышляет о национализме. «Пока гитлеровцы занимались собиранием немецких земель… их можно было с известным основанием считать националистами». Чувствуете: национализм в довоенной Германии оценивается как нечто рациональное, ведь надо оправдать хорошие отношения с нацистами. Это понадобится вождю для оправдания национализма в России. Далее, обращению к патриотическому чувству советских людей в докладе предшествует нагнетание ненависти к лидерам Германии.

Сталин цитирует (все источники недоступны слушателям) Гитлера, Геринга, приказы немецкого командования, которые сводятся к одному: убивай русских. Солдату не нужны совесть, сердце, нервы. Уничтожь в себе жалость и сострадание. «Вот вам программа и указания лидеров гитлеровской партии и гитлеровского командования, программа и указания людей, потерявших человеческий облик и павших до уровня диких зверей».

Он любил повторять многократно одни и те же слова, как заклинания, выучившись этому, вероятно, у Троцкого. Каким образом он перейдет от потерявших человеческий облик к Пушкину? А очень просто: «И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова…». Отметим здесь подтекст, который пригодится нам позже: лидер великой нации также автоматически причисляется к великим. За этим следует вывод «истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей страны в качестве ее оккупантов» [398].