Юрий Дружников - Пушкин. Изнанка роковой интриги

Личность Петра Чаадаева требует в данной нише более серьезных размышлений. «Не изучено в этом плане и общение Пушкина-лицеиста с самым близким из его друзей – П.Я.Чаадаевым», – отмечал Мейлах треть века назад, и это остается в силе сегодня [349]. В начале стихотворения говорится о том, что обман любви недолго тешил автора и его друга. Тема – чистая дань традиции: ведь Пушкин, как известно, был ненасытен в любовных похождениях, особенно в ту пору, а к девственнику Чаадаеву такая формулировка вообще никак не относилась.

Жизнь Чаадаева, в отличие от более чем открытой для публики пушкинской, остается полной тайн. Степан Жихарев, литератор и приятель обоих писателей, вспоминал, что Чаадаев, по-видимому, никогда не знал женщин, хотя был дружен со многими. Неужели «любви обман» никогда его не тешил? Однажды Жихарев прямо его спросил, и тот таинственно ответил: «Узнаешь после смерти». Но и теперь мы ничего об этом не знаем. И дружбе самолюбивый Чаадаев, в отличие от Пушкина, был не столь предан, как принято считать.

Полны проблем, например, отношения Чаадаева с Александром Тургеневым. Двадцатипятилетнее их знакомство, сходные карьеры и отказ от них, общность идей и – неприязнь друг к другу. При этом именно Тургенев сохранил для потомков в своем архиве «Апологию сумасшедшего». Тургенев косвенно участвует в подтверждении авторства Пушкина, записав, что Чаадаев хвастался стихами Пушкина, адресованными ему. Но и это доказательство лишь вспомогательное.

Чаадаев в 1818 году еще ни строки не написал, а поэта просто не допустили в круг тех, кто собирался ломать самодержавие. С какой стати потомки напишут имена Чаадаева и Пушкина, которые ничем себя по части конспирации не проявили? Комментируя эту мысль пушкинского современника, Юрий Лотман писал: «Странность этих стихов для нас скрадывается тем, что в них мы видим обращение ко всей свободолюбивой молодежи, а Пушкина воспринимаем в лучах его последующей славы» [350]. Нам же кажется, что «странность» стихов не скрадывается, остается.

Из этого же разряда «странностей» предлагаемое Томашевским и многими другими исследователями «единомыслие» Пушкина с Чаадаевым. Чаадаев, безусловно, оказал огромное влияние на молодого поэта. Однако единомыслия у Пушкина ни с кем не было, в этом его величие. И не надо принижать Пушкина, путая единство мировоззрений с дружескими симпатиями. Именно взаимообогашение разными взглядами было важно в этой дружбе, а вовсе не единство. Иронический аспект влияния Чаадаева на Пушкина в том, что поэт в ссылке еще обдумывал идеи, которые они обсуждали, а Чаадаев, продав библиотеку, купил зонтик и, отбыв за границу (чем спас себя от суда и наказания по делу декабристов), быстро становится скептиком, лишним человеком, Чацким. Другими словами, товарищ уже не верит, что в России взойдет какая-то звезда.

В конце жизни Пушкин повел себя по отношению к Чаадаеву странно, прямо противоположно мысли, изложенной в стихах, то есть отказался вписать имя друга в литературу. Пушкин обещал напечатать два философических письма в своем «Современнике» (остальных он не читал, хотя они были закончены его другом еще в 1830-м) и – ни ответа ни привета. Чаадаев в письмах спрашивает, где его рукопись, а Пушкин не публикует ее и не возвращает (знакомая всем, печатающимся в России, ситуация). Позже он изложил свои разногласия на бумаге, но письма, видимо, не отправил, по крайней мере Чаадаев его не получил. Между тем в год смерти Пушкина Чаадаев писал о великой роли гения поэта в движении России по пути цивилизации.

Как отмечал Жихарев, Чаадаев «был самый крепкий, самый глубокий и самый разнообразный мыслитель, когда-либо произведенный русской землей» [351]. Но он по сей день остается обиженным историей. Листочки со своими текстами он до конца дней прятал между страниц в книгах своей библиотеки, жандармы их не заметили, и они сохранились. В советское время тексты были подготовлены к печати Д.С. Шаховским, но его посадили. Спустя сто лет после смерти философа сотрудники Пушкинского Дома продолжали прятать рукописи Чаадаева от читателей. Впрочем, над этим уже иронизировал Солженицын в книге «Бодался теленок с дубом». Значение Чаадаева все еще обосновывается не трудами великого философа, а, в первую очередь, тем, что Пушкин посвятил ему четыре стихотворения. Он остается в тени Пушкина, как многие другие большие писатели того бриллиантового поколения.