Юрий Дружников - Пушкин. Изнанка роковой интриги

Пушкин – менеджер. Газета «Речной транспорт» печатает статью «Предки Пушкина – выдающиеся инженеры и деятели водного хозяйства». Журнал «Лесная промышленность» – статью «Приду под липовые своды». В газете «Гудок» статья «Голос, тревожащий сердца». В газете «Сельская жизнь» – статья «Не зарастет народная тропа», где Пушкина делают агрономом. В журнале «Наука и религия» статья «Еще минута – и мы предстанем перед Богом…» [551]. Долгие годы в период коллективизации существовала газета «Пушкинский колхозник». «Любовь к отеческим гробам» – под таким названием прошла в 1998 году в Петербурге всероссийская конференция работников похоронного обслуживания.

Пушкин на страже здоровья. Кроме книг о Пушкине, сочиненных врачами, где утаиваются щекотливые детали здоровья поэта, в журнале «Вопросы курортологии, физиотерапии и лечебной физической культуры» мы нашли статью «Пушкин и Лермонтов на Кавказских Минеральных Водах». Поэты пили воду, принимали грязевые ванны, и нам велено. Журнал «Клиническая медицина» писал, что упоминания Пушкиным болезней у его героев способствовали «развитию передовой общественной медицинской мысли в стране» [552]. Хотя, добавим: судя по сохранившемуся рецепту, поэта больше волновали венерические болезни.

Перед закатом советской системы в «Литературной газете» появилась статья о ревизионистах в пушкиноведении, о неприкасаемости святого поэта на вечные времена и запрещении использования его имени вне официальной политики. Мания пишущих о Пушкине достигает своего апогея: «краеугольные камни отечественной пушкинистики» приравниваются к текстам Пушкина и тоже именуются «священными» [553]. Догматическое мышление пыталось пресечь даже западные взгляды. Газета поучала западных славистов, как им следует писать о нашем Пушкине и о русской литературе вообще [554].

Советская пресса еще продолжала по инерции засорять атмосферу угрозами и запретами, когда в «Известиях» вдруг появилась статья, согласно которой Пушкина убило «отсутствие воздуха» [555]. Мысль не новая, принадлежала Блоку, не ко времени смелая. О свободе Пушкина писали рабы, более бесправные, чем был он. Советским гражданам дышать еще не разрешалось, но Пушкину дышать было важно, и это можно было рассматривать как намек на необходимость перемен. Б. Пастернак еще в 1937 году заметил, что власти сделали Пушкина членом Политбюро. Через полвека в «Литературной газете» проскочила мысль, что Пушкин был генсеком русской литературы [556]. Привычка приноравливать поэта к политическим переменам въелась настолько, что стали писать о гласности, за которую боролся Пушкин.

Понятно, что дела в пушкинистике не могли быть лучше, чем в Советской стране в целом. Но страна менялась, а отечественная пушкинистика нет. Ушли в никуда великие литературоведы, и много лет их советским наследникам нечего было сказать. Полвека узкая группа хранителей рукописей кумира подпитывалась неизданными работами стариков. Биографы топталась на месте концептуально, заплутавшись в кругу умерших доктрин. Новые сведения об африканских предках Пушкина опубликованы в Париже Дьедонне Ньямманку, переписка Дантеса с Геккереном найдена итальянской слависткой Сиреной Витале. Пушкин, решающий, что лучше – родина или свобода , или тот же поэт как романтик и идеалист, а также последователь Вальтера Скотта в прозе изучается в Америке. В Польше, во Франции, Италии, США пушкинистика оказалась интереснее, чем на родине.

Достижениями апологетического пушкиноведения, как отметил Андрей Синявский, стали «венки и бюсты на каждом абзаце» [557]. Иронично относился к советской науке об этом поэте Владимир Набоков. Осталась проблема непонимания: Набоков с Синявским и должностные пушкинисты говорили на разных языках, причем оба языка – русские.

Семьдесят лет, превратив в икону, твердили, что Пушкин был атеистом, а когда стало можно, бросились доказывать, что он верующий ортодокс, хотя по существу дела ни та, ни другая крайность не меняет сути его творчества. Он был и остается частью русской и европейской культуры, а это культура христианская. Ею вскормлены все русские писатели – и теологи, и атеисты. Между фанатичной религиозностью и полным атеизмом в цивилизованном мире великое множество градаций, и каждый из нас находит свой угол зрения.

В течение столетия мифологический, помпезный Пушкин-патриот-революционер-декабрист-атеист-оптимист (хочется написать в одно слово, без дефисов) капитально выстраивался в бывшей таможне, именуемой Пушкинским Домом. Игнорировать мифы стало невозможно. И оказалось, если довериться книге «Легенды и мифы о Пушкине», выпущенной Пушкинским Домом, «ведущие филологи-пушкинисты», как они назвали себя, всегда стояли на страже подлинного Пушкина и боролись с мифами: «В нашей книге почти полный набор «образцов» этих мифов и легенд. А порождали мифы сам поэт, его читатели и «так называемая народная пушкинистика» – современное обывательское, фольклорное и профессионально-писательское сознание» [558]. Получилось, сам Пушкин, писатели и читатели сочиняли о Пушкине мифы, а «ведущие филологи-пушкинисты» всегда стояли на страже истины. В акробатике это называется кульбит.