Энди Уорхол - Дневники Энди Уорхола

Между шестью и семью вечера, как только заканчивался час пик, он выходил на Парк-авеню и брал такси домой, в аптаун. Несколько минут он проводил у себя дома, занимаясь тем, что он называл «наклеиться» – умывшись, он прикреплял свои серебряные «волосы» (парик, который был его «визитной карточкой») и иногда, может быть, переодевался, однако лишь в том случае, если ожидался особенно «интенсивный» вечер. Потом проверял, вставлена ли кассета в его «Полароид». (С середины шестидесятых до середины семидесятых годов Энди был известен тем, что без конца записывал на магнитофон все разговоры своих друзей. Правда, к концу семидесятых ему это наскучило, и он стал, как правило, делать записи только по какой-либо особой причине – например, когда ему казалось, что он сможет использовать то, что говорилось, для диалога в пьесе или киносценарии.) Потом он на весь вечер уходил из дома – иногда подряд на несколько званых ужинов и вечеринок или на ранний вечерний киносеанс, а уже после него на званый ужин. Однако, как бы поздно он ни возвращался домой, назавтра, рано утром, он опять был готов надиктовывать мне свой Дневник.

До 1976 года я на протяжении нескольких лет вела для Энди общий деловой журнал «Фабрики», причем в весьма произвольной форме. Я записывала тех, кто приходил в офис в дневные часы по каким-либо делам, также делала другой список – основных событий предыдущего вечера, и даже если я сама побывала на каком-нибудь из них (или на всех сразу), мне все равно приходилось просить разных людей рассказать мне их собственную версию одной и той же вечеринки, званого ужина или вернисажа. Задачей было выяснить, чтó там на самом деле происходило, кто там был и сколько это стоило для Энди (когда он платил наличными), но отнюдь не преследовалась цель запечатлеть личное мнение Энди о чем-либо. Нередко я просто спрашивала у него, сколько он потратил накануне и на что, и это был его единственный вклад в ведение Дневника.

В 1976 году, после съемок фильма «Плохой», я сказала Энди, что больше не хочу работать в офисе, но что по-прежнему буду заниматься «ПОПизмом» – писать книгу вместе с ним. Он спросил, не могла ли бы я также продолжать вести журнал, регистрируя в деталях его личные расходы, – «Это ведь займет у тебя всего минут пять в день», – сказал он. Я ответила, что не хотела бы по-прежнему обзванивать всех в офисе, чтобы узнавать, какие события случились за прошедшие сутки, – ведь в таком случае лучше было остаться работать в офисе. В общем, мы сошлись на том, что в дальнейшем все рассказы о случившихся накануне событиях будут исходить только от него. С этого-то момента Дневник и стал личным повествованием самого Энди.

С осени 1976 года мы с Энди завели такой порядок: в утренние часы по будням обязательно разговариваем по телефону. Хотя формально требовалось просто зафиксировать все, что он делал накануне – и днем, и вечером (где побывал, сколько потратил наличных), этот устный отчет о его деятельности за прошедший день стал играть для Энди гораздо бóльшую роль: он позволял ему внимательно изучать собственную жизнь. Короче говоря, теперь появился настоящий Дневник. Но какой бы ни была более общая причина для ведения Дневника, на уме у Энди всегда была и более конкретная: удовлетворить интерес налоговых инспекторов. Поэтому он фиксировал все, даже звонки из уличных телефонов-автоматов, хотя они стоили тогда совсем мало. И такая осторожность вовсе не была излишней: ведь налоговое управление провело первую крупную ревизию его бизнеса в 1972 году и впоследствии каждый год, до самой смерти Энди, внимательнейшим образом проверяло его документацию. Он был убежден, что эти проверки инициировал кто-то из администрации Никсона, потому что сделанный Энди плакат для предвыборной кампании Джорджа Макговерна, кандидата в президенты от Демократической партии в 1972 году, изображал его противника, Ричарда М. Никсона, с лицом зеленого цвета, а внизу шла надпись: «Голосуйте за Макговерна». (По своим убеждениям Энди был либеральным демократом, хотя на выборы никогда не ходил – потому, как он говорил, что не хотел, чтобы его потом вызывали в суд в качестве потенциального присяжного заседателя [8]. Он, однако, неоднократно «стимулировал» своих сотрудников: если они обещали ему проголосовать за демократов, он в день выборов разрешал им не приходить на работу.)

Обычно я звонила Энди около девяти утра, самое позднее в половину десятого. Иногда я его будила, но порой он говорил мне, что уже несколько часов не спит. Если же я спала слишком долго, Энди сам звонил мне и говорил что-то вроде: «Доброе утро, мисс Дневник! Что там у тебя стряслось?» или же: «Милая, ты уволена!» Во время этих наших телефонных рандеву мы всегда разговаривали подолгу. Некоторое время мы просто «разогревались», болтая о том о сем, – Энди интересовало все, и он задавал тысячи вопросов: «А что у тебя на завтрак? У тебя включен седьмой канал? Как мне почистить консервный нож – может, зубной щеткой?» Потом он сообщал мне о своих вчерашних денежных расходах и вообще рассказывал обо всем, что происходило накануне – и днем, и ночью. Для него ничто не было слишком несущественным, чтобы не доверить это своему Дневнику. Наши «сеансы» – хотя он и называл их «пятиминутками» – порой продолжались и час, и даже два. Раза два в месяц я появлялась в офисе с отпечатанными страницами записей за каждый день, причем к оборотной стороне каждой страницы я прикрепляла степлером все квитанции за поездки на такси и все ресторанные счета, которые Энди оставлял для меня и которые соответствовали суммам, упоминавшимся во время наших телефонных разговоров. Страницы эти затем хранились в особых коробках для корреспонденции (их мы покупали в магазине канцтоваров).