Николас Карр - Пустышка. Что Интернет делает с нашими мозгами

В некоторых случаях значение тому или иному инструменту как раз и придаёт отчуждение. Мы строим дома и шьём водонепроницаемую одежду, так как хотим достичь отчуждения от дождя и холода. Мы строим централи­зованную систему канализации, так как хотим поддерживать безопасную дистанцию от наших собственных отходов. Природа не враг нам, но она и не друг. Маклюэн считал, что честная оценка новой технологии или про­гресса как такового требует пристального внимания не только к тому, что мы приобретаем, но и что теряем. Мы не должны позволять блеску новых технологий ослепить нашего внутреннего сторожевого пса. Следует помнить, что при появлении любой новой технологии та или иная наша часть начнёт «онемевать».

*Ф*

Сетевой компьютер, как универсальный посредник, обладающий исклю­чительно широкими возможностями расширения наших чувств, познания и памяти, можно представить как крайне мощный нейронный усилитель. Но не менее сильным оказывается и вызываемое им «онемение». Норман Дойдж объясняет, что «компьютер расширяет способности нашей централь­ной нервной системы по обработке данных», но при этом «видоизменяет их». Электронные медиа «столь эффективны в изменении нервной системы, потому что они работают сходным образом, в целом совместимы между собой, а кроме того, между ними достаточно легко установить связи». Бла­годаря своей пластичности, нервная система «может воспользоваться этой совместимостью и слиться с электронными медиа, образуя единую, более крупную систему».

Есть и ещё одна, более глубокая причина, по которой наша нервная система способна так быстро объединяться с компьютерами. Эволюция наполнила наш мозг мощным социальным инстинктом, который, по словам Джейсона Митчелла, главы гарвардской лаборатории социального познания и аффективной неврологии, влечёт за собой «формирование способности делать заключение о том, что думают и чувствуют окружающие нас люди». Недавние исследования в области нейровизуализации показывают, что три зоны нашего мозга - одна в префронтальной коре, другая в теменной коре, а третья на границе префронтальной и теменной коры - «предназначены именно для того, чтобы понимать, что творится в головах других людей».

Наша врождённая способность к "чтению мыслей", - говорит Митчелл, играла важную роль в успехе развития нашего биологического вида, позво­ляя нам «координировать большие группы людей для достижения целей, которые невозможно достичь в одиночку». Однако после вступления в ком­пьютерную эру наш талант соединяться с мышлением других людей при­вёл к неожиданному реузльтату. Митчелл также пишет, что «хроническая гиперактивность областей мозга, вовлечённых в социальные размышле­ния, заставляет нас видеть мышление там, где его на самом деле нет, даже в «бездушных объектах».

Более того, появляется всё больше доказательств того, что наш мозг способен имитировать состояние других при взаимодействии с ними, вне зависимости от того, является ли наш собеседник реальным или вымышлен­ным. Подобное нейронное «отражение» помогает понять, почему мы с такой лёгкостью наделяем наши компьютеры человеческими чертами и, напротив, наделяем самих себя чертами компьютеров. Именно поэтому мы слышим человеческий голос, когда с нами разговаривает «Элиза».

Наша готовность и страстное желание войти в «единую большую систему» (термин Дойджа) с устройствами по обработке данных является следствием не только характеристик цифрового компьютера как информа­ционного посредника, но и характеристик нашего социально адаптирован­ного мозга. И хотя подобное кибернетическое размывание границы между мозгом и машиной позволяет нам более эффективно выполнять некоторые когнитивные задачи, оно при этом несёт угрозу для нашей целостности как человеческих существ. Крупная система, с которой так охотно сливается наш мозг, наделяет нас большей силой, но при этом накладывает на нас опреде­лённые ограничения. Перефразируя слова Калкина, мы программируем наши компьютеры, и поэтому они программируют нас.

Даже на самом бытовом уровне эффект такого взаимодействия не всегда оказывается столь положительным, как нам хотелось бы верить. Судя по многочисленным исследованиям в области гипертекста и мультимедиа, наша способность к обучению может быть серьёзно подорвана, когда наш мозг перегружается множеством стимулов при работе в онлайне. Увеличение объёма информации может означать уменьшение объёма знаний. А какой эффект оказывают на нас используемые нами программные продукты? Каким образом все эти гениальные приложения (на которые мы полагаемся при поиске и оценке информации, формировании и донесении до других наших мыслей и исполнении множества других когнитивных задач) влияют на то, что и как мы учим?