В Прибыловский - Хронограф 10 1988

Рассказывали, что митинг как всегда открылся рекламным выступлением Андрея Данилова, восславившего НФ и призвавшего в его ряды новых прозелитов. Выступления мало примечательные (Б.Кагарлицкий — "Социалистическая инициатива", О.Румянцев — "Демократическая перестройка") перемежалисъ с колоритнейшими. Некоторые пассажи смаковались даже блюстителями порядка. Это случилось, когда они стали объектом неумеренных восхвалений Евгения Дергунова:

— Да здравствует советская милиция, — воскликнул он, — самая гуманная милиция в мире! [1] Во всяком случае, так это услышал В.Фадеев. На предыдущем митинге (18 июня) Дергунов сам был задержан милицией и позднее,5 июля, осужден на 1О суток.(Ред.)

Затем Дергунов предложил всем присутствующим взяться за руки с милицией, так сказатъ, слиться с нею в едином хороводе.

Один из новоявленных лидеров НФ, некто Ботвич (Университет марксистских знаний)пришел на митинг со своим мегафоном. Из гнусавого аппарата полилисъ призывы к единству партии и народа. Ботвич достал из кармана красную тряпку.

— Мы, марксисты шестидесятых, — сказал он, — хотели подарить это знамя Никите Хрущеву.

Но не смогли. А теперь я даю это знамя вам! — и всучил его Андрею Данилову.

Данилов зажал лоскут в кулачке, и кулачок заметался вверхвниз под хрипло-неистовые крики Данилова:

— Народный фронт! Народный фронт!

Наконец милиции это надоело. По первому же ее требованию НФ снялся с клумбы и тронулся к подземному переходу. Ему предстояло живописное и полное неизгладимых впечатлений шествие по Тверскому бульвару. Впереди колонны шел Ботвич и орал в мегафон" Варшавянку", заглушая на своем пути все живое. Следующие за ним беспорядочные ряды блистали иконамии хоругвями, отдаленно напоминая крестный ход.

В середине бульвара демонстрация наткнулась на короткую, но строгую шеренгу. Крупный милицейский чин сурово заявил, что далее НФ не пройдет, если не замолчит и не свернет транспаранты. Готовность подчинитъся высочайшим повелениям уже тронула лица функционеров НФ, когда А.Данилов отважно попросил у власть имущего разрешения оставить один плакат — полоску материи с пышным названием "Народный фронт". Под этой вывеской наши социалисты проследовали к метро "Кропоткинская" в сопровождении милицейского эскорта. У метро они столкнулись с отколовшейся накануне революционной фракцией "Народного фронта" ("Община", "Гражданское достоинство" и др.), которая собиралась проводить отдельный (вроде бы разрешенный) митинг у Дворца молодежи. Как выяснилось, эта революционная фракция только что была изгнана с намеченной ею площадки посредством духового оркестра и двух фольклорных ансамблей… Милиция, как оказалось, ничего не знала о разрешении и недвусмысленно намекала на резиновые дубинки, которые могут быть применены в том случае, если демонстранты будут мешать работе духового оркестра.

Демонстрация ДС: 2-й раунд.

Когда Народный фронт откочевал на Тверской бульвар, я остался у "Известий", где события продолжали пулъсировать. ДС возвратил себе боевые позиции на площади: в средоточии митингующей группы теперъ находился Виктор Кузин. Продолжалась словесная атака на КГБ и однопартийную систему.

Однако первый, пользуясъ благоприятными условиями, имеющими место благодаря существованию второй (а к их числу надо отнести и податливую исполнительностъ МВД), решил перевести дискуссию в плоскость практически-прикладную. Видимо, был подан особый сигнал, — и вся площадная охранка напряглась в титанической попытке "свинтить" оппозицию. Группа Кузина, в которой в силу каких-то странных причин оказалось много женщин, медленно поплыла сквозь толпу в направлении милицейских автобусов.

Серьезным препятствием этому продвижению послужили 5–6 ступенек, ведущие вниз в сторону памятника, по которым ноги демократов отказались перебирать с частотой, достаточной для удержания вертикального положения.

Итак, 6–7 человек, сцепившисъ друг с другом, лежали на тротуаре, а вокруг них, в мрачном изумлении и почти беспомощности стояли те, благодаря кому они упали. Я протолкнулся к этому штабелю из живых людей и тоже застыл, любуясъ философским спокойствием Кузина, счастливой улыбкой неизвестного мне демократа лет 17-ти и непокорной расслабленностью трех (или четырех?) женщин. Над ухом раздался приказ:

— Брать и сажать в машины!

И брать начали С МЕНЯ!

Два здоровенных детины (кажется, в милицейской форме) схватили, как собственность, и потянули к автобусу. Скорее отвращение, чем страх, высвободилось разрядом огромной энергии, и я выстрелился из их объятий в спасительную народную гущу.