Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Но и тут действовала с беспощадностью все та же ирония истории. Ленин потерпел поражение, так как интересы большинства российских крестьян выражала не программа большевистской национализации, а близкая крестьянам эсеровская программа социализации («Черного передела»). Но и эсеры, ошибочно перестав видеть в своей агрополитике именно спасение России, в значительной их части неожиданно перешли на... кадетские позиции (сохранение крупного частного землевладения). Чудеса, да и только! Программа «Черного передела» — голубая мечта российских общинников — оказалась неприкаянной. Все же группа эсеровских журналистов опубликовала ее в августе 1917 года — в виде Крестьянского Наказа...

И мы тут вновь возвращаемся к сюжету о власти, которая действительно «валялась на дороге». И все тут было чревато и трагедией, и фарсом.

Когда-то в одной из своих статей (приютил меня в ту пору преследований московскими властями, в 80-е годы, журнал «Урал») я тоже написал, что Ленин — в высшей степени трагическая фигура, зато, мол, ни в коем случае не фарсовая... Наивняк был. Ленин оказался, конечно, «шире» схемы. Вышло и у него так, что и трагедия может перерасти в фарс. У вездесущего Канта я неожиданно встретил слова: «Если трагедия затягивается, она превращается в фарс...» Верно. Затянувшаяся трагедия, оказывается, кончается фарсом же. Не разрядившаяся в самом начале именно трагедийно, большевистская аграрная программа была на том этапе просто жизнью отброшена, причем — безболезненно (из-за ее очевидной неприемлемости). Далее тем не менее увидим, что она превратилась в бомбу с часовым механизмом.

В самом деле, в российской деревне существовал изуродованный крепостничеством патриархальный, но коллективистский строй. Он пришел к нам из языческой первобытности. Другого образа жизни более 80% населения страны не знало. Нельзя сказать, что и Ленин об этом совсем не знал, у него, как у дворянина, было даже и небольшое имение в деревне. Но самого его — до провала его умозрительной (настаиваю, реакционной для России) агропрограммы на Всероссийском съезде крестьянских депутатов — реальное положение тогдашних российских крестьян, похоже, не волновало. Как и многие русские интеллигенты — демократы западнического склада мысли, Ленин был в этом смысле самым обыкновенным доктринером. Он был доктринер в стратегии. Но — истинно великий тактик. Этому ты, кстати, и учишься у него до сих пор.

Став же марксистом под влиянием другого дворянина-доктринера, Плеханова, Ленин усвоил его идею о том, что в условиях, когда та или иная страна становится на неизбежно буржуазный путь развития, крестьянство этой страны фатально — именно фатально — превращается в реакционную силу. Ленин настолько уверовал в это, что написал огромный том «Развитие капитализма в России». Последний представляет собой, несомненно, образец правдивости в деталях и образец же полнейшего заблуждения в основном и главном: капитализм в России действительно тогда начал развиваться быстро, но исторически он был здесь именно обречен сыграть совсем не ту роль, какая выдалась ему в Западной Европе. Совсем не ту. Ленин же убеждал своих читателей, вопреки этому, в том, что якобы никакого самобытного, отличного от Запада пути у русского крестьянства, у наций России нет...

И вот тут я затрону проблему, в которой ты — идеолог и историк — так и не удосужился разобраться. Хотя бы элементарно. Имею в виду, возможно, и самый великий в истории борьбы партии политический обман: сокрытие Плехановым, В.Засулич и П.Аксельродом письма К.Маркса к ним от 8 марта 1881 года, в котором он предупредил и этих, и всех русских революционеров от катастрофической ошибки применения выводов «Капитала» в условиях России...

Поистине, это похоже на вмешательство неких потусторонних и злых сил.

Дело, собственно, в том, что Плеханов и его группа «Освобождение труда», а потом и Ленин — при поддержке его всеми введенными им в заблуждение его соратниками — объявили учением Маркса о России как раз те его идеи, которых он не только не высказывал, но и выступал против самой возможности того, чтобы их кто-либо провозглашал от его имени и имени марксизма.

В сущности, жуткая это история. Если бы не сам я лично ее исследовал (пока ты делал карьеру, я, загнанный в угол, в течение тех же тридцати лет читал книги!), то я, наверное, тоже бы отнесся с недоверием к гиперсенсационному утверждению: из марксистского сознания русской социал-демократии изъяли главные идеи... самого Маркса. А ведь изъяли! И ты об этом не знаешь? Знать не хочешь... Впрочем, сейчас — только факты и факты. Только они. Наверное, ни в одной другой стране столько не спорили о том, по какому пути идти. Во второй половине XIX века спор этот приобрел особенно острые формы: Россия тоже начала наконец втягиваться в полосу буржуазных отношений. В рынок, о котором все и ныне судачат.