Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

Васька. Ты, Лизавета, Советскую власть не трогай! Думай, что говоришь!

Бабтя, будто этих слов ждала, пошла на Ваську Бычка.

Бабтя. Это кто — Советская власть? Ты, гультай,— Советская власть?

Васька Бычок опешил и, оглядываясь на Жука, отступил.

Может, батька твой, пьяница,— Советская власть?

Васька. Ты, Лизавета, тише! Ты знаешь меня!

Бабтя ( кинулась к Жуку ). Или ты, который привез эту власть к нам из России?

Жук вздрогнул, но не отступил.

Кто вас звал сюда? Чего вы здесь не видели? Жили мы своей жизнью на своей земле и радовались Богу! Чего вам здесь надо?

Васька ( перезарядил винтовку ). Лизавета! Я применю оружие. Шаг назад! Я кому сказал? Шаг назад! Буду стрелять!

Мы с мамой кинулись к бабте, оттащили ее от Васьки Бычка. Бабтя зашлась слезами. Жук подошел к ней, поморщился.

Жук. Москва слезам не верит! Описывайте, товарищ Бычок! Все, что есть, все описывайте!

И пошел к гумну. Васька Бычок распахнул ворота, и Жук, как ищейка, стал ходить по гумну, выискивая, что можно описать.

Мы молчали, следили за Жуком.

Он подошел к сеновалу, постоял, понюхал сено, опять постоял, глядя на бабтю. И вдруг схватил в углу вилы, с размаху воткнул их в сено. Зашел с другой стороны, также с силой воткнул. И вилы застряли.

Жук оглянулся на бабтю.

Бабтя молчала.

Жук потянул вилы на себя, но они не поддались. Стал руками разгребать сено. Васька кинулся помогать.

Раскидав по земле сено, они обнаружили в углу гумна зимний возок с сиденьем для кучера и хозяина.

Вытаскивайте.

Мы не двинулись. Жук не выдержал, сорвался.

Вы что — оглохли? Я кому сказал — вытаскивайте!

Мать хотела пойти, но бабтя остановила ее.

Васька Бычок (закричал). Это саботаж! А ну, вперед! Вперед, панове!

И опять направил на бабтю винтовку. Мы впряглись в оглобли, потащили возок из гумна. Жук шел рядом.

Жук. Ожирели при польских панах! Вся страна, миллионы людей горбились, коммунизм строили, а они на возках ездили, людей эксплу­атировали, суки!

Бабтя. Чтоб вы так жили, как мы на возках ездили! Мы работали, белого света не видели!

Жук. Тетка! Не обманывай Советскую власть! Мы всё про вас знаем!

Бабтя, Мы тоже всё знаем! Видели, как в тридцать девятом вы к нам с голыми задницами пришли!

Мать ( бросила оглобли, закричала ). Мама! Мама!

Жук ( спокойно ). Ты знаешь, тетка, что по тебе Сибирь плачет? Пройдешь там школу коммунизма — прижмешь хвост!

Они ушли, я мы остались у возка. Потом бабтя кинулась и хату, нашла в темноте истопки бутыль с керосином, на мгновение прижались к косяку двери, перекрестилась и кинулась к нам, облила возок керосином, бросила зажженную спичку , возок вспыхнул, а мы стояли и молча смотрели на огонь.

Я вернулся в Минск. Картину закрыли. Мне никого не хотелось видеть, Я решил поехать в деревню. Я всегда любил эти моменты: пойти в магазин, купить маме продукты, сесть в машину и, ни о чем не думая, поехать на родину. От Минска до Федюков 175 километров. От порога до порога. Десятки раз я замерял по спидометру эту дорогу, знаю каждое дерево, все указатели, названия попутных деревень. До Барановнчей по олимпийской трассе, в Барановичах поворачивал к Ляховичам и у Дарева, где находится наше деревенское кладбище и где уже похоронена моя мама, поворачивал в свои родные Федюки. И я, и Лиля, и моя дочь — все мы хорошо знали и любили эту дорогу. По ней я впервые привез в Белоруссию Лилю, потом маленькую Анжелу. Она родилась в Москве, и из роддома я привез их с Лилей в наше студен­ческое общежитие на Трифоновской, 456. Лиля не умела пеленать, плакала вместе с дочкой. Это был конец апреля 1968 года, С того времени прошло много лет. Дочь закончила актерский факультет Щепкинского театрального училища при Малом театре Союза ССР, вышла замуж, родила нам внука и работает в московском театре.

По этой дороге я вез в последний путь маму. Не знаю, когда опять сяду за руль и поеду к своему дому. Нет мамы и уже нет той тяги, что была раньше. Мой ангел порой шептал мне: "Езжай, езжай!" Я все бросал и ехал. Один ли, с Лилей вместе, которой я бесконечно благода­рен за вместе прожитые годы. Она человек сугубо городской, родилась и выросла на Волге, в Астрахани, куда я приехал на практику, познако­мился с ней, ученицей девятого класса, и через два года увез в Москву учиться. Мы жили в общежитии, снимали комнату, радовались родив­шейся дочери, любили друг друга и вот уже больше тридцати лет живем вместе, Все мои коллеги как в Москве, так и в Минске уже давно поразводились, по несколько раз переженились, а мы, слава Богу, живем, растим маленького внука Мишку.