Виктор Злобин - Уголовное дело Бориса Савинкова

В тот момент, когда тов. Пузицкий вышел в соседнюю комнату, кажется, за водой, Б. Савинков ходил по комнате и что-то рассказывал и вдруг совершенно неожиданно выбросился в окно.

Я тут же вскочил, сделал прыжок к окну, но было уже поздно. Я увидел у двери (соседняя с окном, куда выбросился Б. Савинков) тов. Пузицкого. В продолжение нескольких секунд мы оставались в недоумении. Затем т. Пузицкий выбежал из комнаты для того, чтобы сделать тревогу.

Я тут же также выбежал во двор, где увидел Б. Савинкова, который был уже мертв.

Сыроежкин 9 мая 1925 г.

Показания снял Фельдман

Совершенно секретно

Начальнику КРО

Согласно предложения тов. Пузицкого излагаю обстоятельства как предшествующие, так и сопровождавшие самоубийство срочного заключенного Б.В. Савинкова.

6 мая, когда я был в камере у Савинкова, он говорил мне, что послал заявление на Ваше имя с просьбой дать ему категорическим ответ, будут ли его годы держать в тюрьме или освободят. Савинков в этот раз, как вообще последние недели, производил на меня впечатление крайне изнервничавшегося человека и неоднократно повторял, что для него лучше немедленная смерть, чем медленная в тюрьме.

В тот же день он сказал мне, что пишет заявление Ф.Э. Дзержинскому, где ставит определенно вопрос о своем освобождении. При этом он обратился ко мне с просьбой передать это заявление т. Пузицкому и прибавил: «Я отношусь к Артузову с уважением, к Пузицкому с уважением и симпатией, а к Вам, Валентин Иванович, по-товарищески…»

7 мая утром я заходил к Савинкову в камеру и взял от него заявление на имя т. Дзержинского, которое передал т. Пузицкому.

В тот же день, 7 мая, в 20 часов по служебной записке т. Пузицкого я получил из внутренней тюрьмы Савинкова для поездки за город (по усиленной просьбе Савинкова о вывозе его за город) и доставил его в комнату № 192.

В 20 часов 20 минут Савинков на автомобиле в сопровождении т. Пузицкого, т. Сыроежкина и меня выехал за город в Царицыно. Савинков, сидевший между т. Пузицким и мной, чрезмерно почему-то нервничал, непрестанно закуривал папиросы, на что т. Пузицкий обратил внимание и спросил его, почему он так нервничает.

Доехав до Царицына и пробыв там некоторое время, в 22 ч. 30 минут мы поехали обратно. Между прочим, когда мы шли по шоссе в Царицыно, Савинков взял меня под руку и так шел со мной. Это меня, помню, удивило, так как раньше он никогда меня под руку не брал, и я это объяснил его нервозностью в этот вечер и «товарищеским» отношением ко мне.

В Москву мы вернулись в 23 часа и вместе с Савинковым вошли в комнату № 192 — в ожидании прибытия конвоя из внутренней тюрьмы. У меня очень разболелась голова, и я прилег на диван. В комнате был Савинков, т. Сыроежкин и т. Пузицкий, последний из комнаты на некоторое время выходил. Савинков то сидел около меня и говорил что-то о своей первой вологодской ссьлке, то ходил по комнате, подходил к окну, вдыхал свежий вечерний воздух, говоря, что в камере так душно и так приятно вдохнуть в себя некамерный воздух.

Я взглянул на свои часы — было 23 часа 20 минут, и в этот самый момент около окна послышался какой-то шум, что-то очень быстро мелькнуло, я вскочил с дивана, в это время из двора послышался как бы выстрел. Передо мной мелькнуло побелевшее лицо т. Пузицкого, несколько растерянное — т. Сыроежкина, и т. Пузицкий крикнул: «Он выбросился из окна… надо скорее тревогу…» — и с этими словами выбежал из комнаты. Вскоре после него вышел из комнаты и т. Сыроежкин.

Прыжок Савинкова в окно был так неожиданен и быстр, что в первые минуты невозможно было осознать происходящего.

При встречах моих с Савинковым в апреле и мае он почти каждый раз говорил мне, что тюремное заключение для него совершенно не приемлемо «и психологически и физически» и что он лучше разобьет голову о стену, а сидеть не будет. Приняв эти слова за шутку, я, помню, как-то ему сказал: «У Вас, Борис Викторович, камера настолько маленькая, что нельзя разбежаться, а без разбегу нельзя и голову о стену разбить…», — на что он сказал: «Вы все шутите, Валентин Иванович, а в мои годы мне не до шуток».

Со второй половины апреля Савинков как-то совершенно «пал духом», говорил, что он изверился в возможности своего освобождения, очень часто просил о вывозе его за город «посмотреть на весенние деревья» и раза три просил меня передать т. Пузицкому его просьбу о переводе в камеру без решеток. Как теперь я думаю, мысль о самоубийстве зародилась у Савинкова давно, но он все надеялся, что его освободят. В конце апреля он пришел к заключению, что его не освободят, и искал наиболее верного способа покончить с собой.