Иосиф Сталин - Великая Отечественная война - выступления, беседы, комментарий

Сталин в Кремле на танке. 1943 г.

Генерал-полковник А.И. Еременко записывает: «В 9 часов утра 5 августа в двух километрах от села Хорошево Калининской области меня встретил генерал и проводил в село, где уже находился тов. Сталин… Мы подъехали к небольшому дворику, в центре которого стоял ничем не выделявшийся скромный домик, один из тех украшенных по карнизам простой русской резьбой, к которой часто прибегают зодчие русских деревень. Во дворе меня встретил генерал для поручений… Тов. Сталин, до этого ходивший по комнате, остановился посередине и принял от меня рапорт… Доклад я сделал стоя, стоял и тов. Сталин. В конце моего доклада тов. Сталин предложил мне сесть. Мне показалось нетактичным, если я буду сидеть, а тов. Сталин будет стоять, поэтому я не воспользовался его предложением сесть и продолжал стоять. Иосиф Виссарионович повторил свое предложение сесть в более повелительном тоне, и я вынужден был, несколько смутившись, сесть. Наступила небольшая пауза. В это время открылась дверь горницы, и вошел генерал для поручений, который сообщил важную новость:

– Наши войска взяли города Орел и Белгород, – не стараясь сдерживать радости, доложил генерал…

Сталин более энергично зашагал по комнате, потом снова остановился против меня и начал излагать свою мысль о значении салютов.

– Войска, в честь которых будет дан салют, будут чувствовать большую теплоту и одобрение их действий, чувствовать благодарность народа, Родины. Салюты будут воодушевлять войска и звать к новым подвигам. Салюты будут извещать весь наш народ и мировую общественность о славных делах и подвигах воинов на фронте и вызывать радость в нашем народе за свою армию, за свою Родину и вдохновлять весь наш народ на трудовые подвиги.

Когда Сталин сделал паузу, я вставил реплику:

– Салюты, как я теперь понял, сыграют большую роль в деле окончательной победы над фашизмом.

Сталин ничего не ответил на это, только приятно улыбнулся и, видно, был страшно доволен своим решением о салютах, и подошел к столу, где я сидел, взял трубку телефона и сказал:

– Молотова.

Сразу же последовал ответ:

– Молотов слушает.

Сталин:

– Вячеслав, ты слышал, что наши войска взяли Орел и Белгород?

– Да, мне только что доложили из Генштаба.

– Так вот, я посоветовался с тов. Еременко и решил дать салют в честь войск, взявших Орел и Белгород, поэтому прикажите приготовить в Москве салют из 100–120 пушек, но без меня не давайте, чтобы не испортили этого мероприятия. Мы сейчас пообедаем, и я к вечеру приеду в Москву».

Москвичи увидели первый салют. На исходе 5 августа, ровно в 24 часа был дан залп из 120 орудий. Всего было дано 12 залпов, производившихся через каждый 30 секунд в течение шести минут. Москва салютовала войскам Брянского фронта, освободившего при содействии с флангов Западного и Центрального фронтов город Орел, и войскам Степного и Воронежского фронтов, освободившим город Белгород. Все крупные победы с этих пор отмечались салютами в Москве, 354 раза салютовала столица доблестным советским воинам.

Восстановление патриаршества

В четыре часа утра 22 июня 1941 года солдаты фюрера вступили на нашу землю. Пришли, как они утверждали, «спасать христианскую веру». Но в секретных «Политических задачах немецкого солдата в России» говорилось иное: «Существо Русской Православной Церкви заключается в том, что христианство в его закостенелой форме было воспринято идейно незрелым народом. Так возникли исключительная набожность и глубокая магическая вера в обряды. Православная Церковь на много веков задержала развитие русской культуры. За пределами Церкви не существовало умственной жизни: ни рыцарской культуры, ни гуманизма, ни ренессанса».

По прошествии восьми с лишним часов после начала войны митрополит Сергий, как и другие москвичи из сообщения Молотова по радио, узнал о ее начале. Семидесятипятилетний иерарх на этот раз не спросил разрешения у чекистов, сел за дребезжащую пишущую машинку и распухшими от водянки пальцами начал печатать обращение к православным братьям и сестрам.

Митрополита не расстреляли за самоволие. «Когда тревога – тогда до Бога», – наверное, вспомнил старую поговорку недоучившийся семинарист Сталин, и 3 июля 1941 года в его первом со дня начала войны обращении к народу вдруг прозвучали традиционные для христианина слова: «Братья и сестры».

А враг продолжал наступать на восток. В Москве – паника, грабежи государственного имущества, бегство из города. На заводах, на улицах – неслыханно! – в открытую ругают коммунистов. Испуганные правители вдруг вспомнили и ввели в оборот полузабытые слова: патриотизм, славяне, мать-родина. Кремль стал сворачивать знамена Третьего интернационала и вспомнил Святую Русь. И фронт устоял. Штаб полиции безопасности и СД докладывал высшему немецкому командованию о положении в Москве: «В критические октябрьские дни 1941 года резко проявился настрой населения против советского режима из-за несостоятельности советских органов власти, которые спасали себя, бросив население на произвол судьбы… Победные сообщения, постоянно распространявшиеся через прессу и радио, позволили советской пропаганде взять под свой политический контроль настроение населения… Советская пропаганда использует преимущественно национал-патриотические лозунги… В последние месяцы советское правительство все больше ограничивало мероприятия, враждебные Церкви. Все оставшиеся храмы были открыты, их посещает много народа. Регулярно проводятся богослужения, в которых звучат молитвы о свободе русской земли».