Матти Фридман - Безродные шпионы. Тайные стража у колыбели Израиля

Я побывал в Бейруте всего раз, в 2002 году, по паспорту нейтральной страны, и попал в центр таким же способом — приехав в такси из аэропорта, расположенного в южном пригороде. Несколько дней я исследовал элегантные улицы с бессчетными кафе и бедные кварталы ветхих гаражей, заклеенных плакатами с религиозными призывами. Своей энергией город показался мне похожим на Тель-Авив: те же солнечное дружелюбие, нетерпение и развязность, то же поклонение жизни и плоти с примесью страха неминуемой гибели, такой же народ, зажатый между подступающим исламом и Средиземным морем и так же изнемогающий от жары на полоске песка между стеной домов и водой. Представляя себе Бейрут конца сороковых годов, я думаю, что отчасти так было и тогда.

В столице недавно освободившегося от французского колониального правления Ливана правительство делало еще только первые шаги. Население города представляло собой пеструю смесь из арабоязычных христиан, тяготевших к Франции, мусульман-суннитов, тяготевших к Сирии, бедняков-шиитов из сельских районов, армян, греков и всего многообразия человеческих судеб. Здесь были и коммунисты, и арабские националисты, и капиталисты, и гедонисты, и всевозможные исламисты. Хватало и чужаков туманного происхождения, говоривших с непонятными акцентами. Нервный молодой человек в новом костюме влился в толпу себе подобных.

Ему надлежало слать письма на арабском в Хайфу, на абонентский ящик 2200, адресату — «Моему другу Исмаилу». Граница между Ливаном и Палестиной еще оставалась открытой, почта работала, и этот нехитрый прием должен был сработать. Ему давали мало денег, и он привык ночевать в рабочих общежитиях, деля комнату с другими постояльцами. Но здесь он заплатил чуть больше, чтобы жить без соседей. Неизвестно, что ляпнешь во сне, на каком языке.

Передышка оказалась недолгой. Всего месяц он наслаждался одиночеством, нежился на бульварах, катался в оставшихся от французов трамваях, радовался отсутствию пальбы и взрывов, к которым привык дома. Бейрут, расположенный всего в восьмидесяти километрах от Хайфы, — тоже приморский город, однако тут не желали обращать внимания на разгоравшуюся на юге войну. Рассеянность вообще была одной из самых заметных черт Бейрута. Юсеф попытался наладить связь, как его учили, но не получил ответа на несколько писем к «своему другу Исмаилу», поэтому снова подался на юг и, перейдя границу, вернулся в Палестину. Целью было установить личный контакт и получить более подробные инструкции, а заодно и деньги.

Добравшись до еврейского Тель-Авива, он убедился, что обстановка там стала еще более взвинченной, чем при его отъезде месяц назад. Теперь евреев больше всего пугало минирование грузовиков. Как раз в день возвращения Гамлиэля-Юсефа в Тель-Авив арабские диверсанты из Армии Священной войны подорвали в центре Иерусалима несколько угнанных британских грузовиков, разрушив взрывами несколько зданий и убив почти шестьдесят человек. Страх евреев перед арабами стал силен как никогда.

Гамлиэль-Юсеф сидел на скамейке в маленьком сквере на тель-авивской улице с домами в стиле баухаус и вывесками на иврите, рядом с женщиной, только что спросившей его, который час, когда на него набросились двое людей. Стащив его со скамейки, они запихали его в ждавший у тротуара автомобиль, прижали головой к сиденью, завязали глаза. В живот ему уперлось пистолетное дуло. Он возмущался на иврите, но ответа не было. Похитителями были, похоже, арабы, понимавшие иврит.

Он обливался потом в своем костюме: день выдался не по сезону жаркий, но окна машины были задраены. Они столько колесили, что он перестал понимать, в какую сторону его везут. По прошествии полутора часов машина затормозила, дверца распахнулась, его вывели и позволили выпрямиться. Его привезли в дом номер 123 по улице Яркон, туда, где ныне стоит отель «Шератон». (Это прояснилось позже, а пока он был слеп.) Его потащили вниз по лестнице, втолкнули в дверь. Когда с его глаз сняли повязку, он первым делом выругался. «Кус эмек» — настолько грубое и хлесткое арабское ругательство, что оно вошло в иврит и стало использоваться не только арабами, но и евреями.

Первым Гамлиэль увидел ухмыляющегося командира Пальмаха, своего знакомого. В комнате было еще несколько человек, все незнакомые, в отличие от самой обстановки в помещении: безнадежно прокуренный воздух, немытые стаканы из-под чая, газеты на иврите, оружие в стенных шкафах… Все указывало на то, что это конспиративная квартира, из которой лидеры еврейского подполья, прячась от британской полиции, управляют военными действиями. Он поправил одежду и призвал себя к спокойствию.