Леонид Наумов: Сталин и НКВД

Но, кажется, что есть еще мотив Хрущева, который тоже надо учитывать: он заручился поддержкой Молотова против Берия. Теперь он был не один в Президиуме (точнее с ним был не только Булганин), а еще и Молотов (а это может означать поддержку еще Ворошилова и Кагановича). Возникала совершенно новая комбинация Молотов- Хрущев-Булганин против Берия и Маленкова. Соотношение сил менялось, и именно поэтому Берия попытался ослабить Хрущева. «Спустя некоторое время звонит мне Булганин, — вспоминает Хрущев, — «Тебе еще не звонили?». Я сразу все понял без дальнейших разъяснений: «Нет, не звонили. Мне и не позвонят». «А мне уже позвонили». «И что ты ответил?». «Они сказали, чтобы я подумал еще раз: хочу ли я занимать пост министра обороны?». «А кто именно тебе звонил?». «Сначала один, потом другой. Оба позвонили». «Нет, мне не позвонили, потому что знают, что их звонок может им навредить». После этого со стороны Берии отношение ко мне внешне вроде бы не изменилось. Но я понимал, что тут лишь уловка, «азиатчина». В этот термин мы вкладывали такой смысл, что человек думает одно, а говорит совсем другое. Я понимал, что Берия проводит двуличную политику, играет со мной, успокаивает меня, а сам ждет момента расправиться со мною в первую очередь, когда наступит подходящее время».

Мемуаристы убеждены, что «поле боя» осталось за Молотовым и Хрущевым: «Берия и Маленков остались в меньшинстве, — рассказывает Микоян. Это, конечно, стало большим ударом по их авторитету и доказательством того, что они не пользуются абсолютным влиянием. Они претендовали на ведущую роль в Президиуме, и вдруг такое поражение!» Хрущев утверждал, что «Берия с Маленковым отозвали свой документ. Мы даже не голосовали и не заносили в протокол результаты обсуждения».

Молотов помнит более точно: была создана комиссия в составе Берия, Маленков, Хрущев, Молотов. Однако, они с Хрущевым успели согласовать свои позиции и при телефонном обсуждении текста резолюции «Берия уступил мне, видно, Хрущев его уговорил».

Действительно, Хрущев в тот же день увиделся с Молотовым, и они договорились о единстве действий. Молотов «тут же предложил мне перейти с ним на «ты». Я, в свою очередь, сказал, что тоже доволен, что Вячеслав Михайлович занял такую правильную позицию».

На самом деле, все было не совсем так, хотели представить победители Берия в своих мемуарах. В постановлении Совета Министров 2 июня 1953 г. действительно говорилось о том, что руководством СЕПГ «неправильно был взят курс на ускоренное строительство социализма в Восточной Германии без наличия необходимых для этого реальных как внутренних, так и международных предпосылок». Иными словами, Молотов добился своей формулировки. Однако заканчивалось постановление тезисом, что «в настоящее время главной задачей является борьба за объединение Германии на демократических и миролюбивых началах». По тексту документа, «объединение Германии» — более важная задача, чем «строительство социализма».

Решающую роль играют, конечно, не формулировки, а реальные шаги. 2 июня в Москву приехали Гротеволь и Ульбрихт. Увидев текст постановления СМ СССР, руководство ГДР было в шоке. Ульбрихт попытался составить проект постановления ЦК СЕПГ, признававший лишь отдельные ошибки и недочеты. Но это не прошло: Берия в грубой форме критиковал Ульбрихта, который «не любит собственный народ» и устроил в ГДР культ своей личности. Руководству СЕПГ жестко было рекомендовано немедленно сменить внутриполитический и социально-экономический курс.

По словам Судоплатова, еще в апреле («перед самым Первомаем») Берия руководствовался планом «ликвидации ГДР». «Он сказал мне, что нейтральная объединенная Германия с коалиционным правительством укрепит наше положение в мире. Восточная Германия, или Германская Демократическая Республика, стала бы автономной провинцией новой единой Германии. Объединенная Германия должна была стать своеобразным буфером между Америкой и Советским Союзом, чьи интересы сталкивались в Западной Европе».

Одним из условий объединения Германии было продление на 10 лет срока выплаты репараций в виде оборудования для восстановления промышленности и строительства автомобильных и железных дорог в СССР, что позволило бы решить транспортные проблемы. «Репарации составляли примерно 10 миллиардов долларов — это сумма, которую раньше мы рассчитывали получить в виде кредитов от международных еврейских организаций для восстановления народного хозяйства», — считал Судоплатов.