Сейчас трудно сказать, как дальше развивались бы события для Хрущева, если бы не внезапная помощь со стороны В.М. Молотова по «германскому вопросу».
Общий ход событий довольно хорошо известен. К весне 1953 года стало понятно, что в Восточной Германии назревает серьезный социально-экономический и политический кризис. Причина его в том, что СЕПГ под руководством Вальтера Ульбрихта взяло курс на ускоренное строительство социализма в ГДР. «…B 1953 году стали приходить сообщения, что в ГДР не совсем спокойное положение…Тогда там был Ульбрихт, он преданный коммунист, сознательный товарищ, но немного прямолинейный, гибкости у него не хватало, и получалось так, что начали говорить громким голосом о социализме в ГДР, а собственно, ничего не подготовлено для этого, — рассказывал Молотов. — Мы внесли проект от МИДа, что Ульбрихт и другие руководители… проводят форсированную политику наступления на капиталистический элемент, что неправильно, не надо проводить форсированной политики против капиталистов, надо более осторожно себя вести».
Немецкий вопрос обсуждался на Президиуме ЦК КПСС и внезапно вызвал бурную дискуссию. Хрущев вспоминает, что «Берия и Маленков внесли предложение отменить принятое при Сталине решение о строительстве социализма в Германской Демократической Республике. Они зачитали соответствующий документ, но не дали его нам в руки, хотя у Берия имелся письменный текст. Он и зачитал его от себя и от имени Маленкова».
Текст заявления вызвал резкую критику со стороны Молотова. Хрущев радовался, «что Молотов выступает так смело и обоснованно. Он говорил, что мы не можем пойти на это; что тут будет сдача позиций; что отказаться от построения социализма в ГДР — значит, дезориентировать партийные силы
Восточной, да и не только Восточной, Германии, утратить перспективу; что это капитуляция перед американцами. Я полностью был согласен с Молотовым и тотчас тоже попросил слова, поддержав Молотова». Понятно, что Хрущев радовался в большей степени тому, что у него появился союзник в борьбе с Берия. «После меня выступил Булганин, который сидел рядом со мной. Потом выступили остальные члены Президиума. И Первухин, и Сабуров, и Каганович высказались против предложения Берия-Маленкова относительно ГДР». Об участии в обсуждении Микояна он умалчивает.
Сам Микоян, вспоминая эти события, предлагает несколько иную последовательность выступлений: «первым против этого предложения (Берия. — Л. Н.) выступил Хрущев, доказывая, что мы должны отстоять ГДР и никому не отдавать ее, что бы ни случилось. Молотов высказался в том же духе. Третьим так же выступил я, затем другие. Поддержал нас и Булганин». Молотов считает, что Хрущев выступал после него: «В Политбюро голоса почти раскололись. Хрущев меня поддержал. Я не ожидал». Про Микояна Молотов тоже не помнит.
Очень образную зарисовку происходящего можно найти в мемуарах Шепилова. В ответ на его реплику «нельзя забывать, что будущее новой Германии — это социализм», «передернувшись весь, как от удара хлыста», Берия закричал: «Какой социализм? Какой социализм? Надо прекратить безответственную болтовню о социализме в Германии!»
В принципе, последовательность выступлений не играет большой роли, хотя, конечно, интересно выступал ли Микоян вообще? Но важнее другое: чем руководствовался Хрущев, когда поддержал Молотова по германскому вопросу?
Он сам утверждал, что это была его принципиальная позиция коммуниста: «Чем руководствовался Сталин в немецком вопросе? Он был убежден (и я тоже придерживался такого мнения), что после разгрома немцев и разорения, в котором оказалось их государство, немецкий рабочий класс, крестьянство и все общество захотят выйти из того политического и социального состояния, в котором Германия находилась перед войной. Мы предполагали, что там свершится социальная революция, будет ликвидировано капиталистическое господство, возникнет пролетарское государство, которое будет руководствоваться марксистско-ленинским учением, установится диктатура пролетариата. Это было нашей мечтой. Мы считали, что это будет самым простым решением немецкого вопроса».
Молотов, правда, видит в этом проявление русского патриотизма, он даже называет это «русским национализмом»: «у Хрущева оказалась как раз жилка русского патриотизма, чего не оказалось у Берия, поэтому Хрущев и поддержал меня по германскому вопросу. Я считаю, что его некоторый русский национализм помог ему понять интересы государства».
Читать дальше