Александр Липков - Толчок к размышлению, или Все о сортирах

— Доктор, жить невозможно стало. Хоть вешайся!

— Та-ак… Расскажите поподробнее.

— Жена блядь, дети сволочи, и по ночам писаюсь.

— Вешаться не надо. Пейте седуксен.

— И что, поможет?

— Непременно.

Повторный визит через неделю.

— Доктор! Все замечательно!

— Ну, рассказывайте.

— Жена блядь. А у кого не блядь? Дети сволочи. А у кого не сволочи? И по ночам писаюсь. Но к утру ж просыхаю!

— Доктор, не знаю, что делать! Все время по ночам писаюсь!

— Так. Расскажите, как это происходит.

— Не успею я заснуть, как появляется маленький человечек и говорит: «Давай пописаем!», начинает писать, и я за ним.

— Понял. Все очень просто. Когда он скажет: «Давай пописаем!», вы ответьте: «А я уже!»

Повторный визит через неделю.

— Ну как, помогло?

— Доктор, стало ещё хуже. Я сказал ему: «Я уже!», а он: «Тогда покакаем!»

Один ноль — студент.

Два нуля — сортир.

Три нуля — студент в сортире.

Четыре нуля — два студента в сортире.

Пять нулей — Олимпиада.

Шесть нулей — студент на Олимпиаде.

Семь нулей — два студента на Олимпиаде.

Восемь нулей — студент в сортире на Олимпиаде…

Плывет крокодил по реке, видит стоит рыбак в шляпе, удочку закинул, ждет.

Крокодил сожрал рыбака, сам стоит на берегу в шляпе и с удочкой.

Плывет другой крокодил, увидел сородича в шляпе и с удочкой.

— Ой, что это ты здесь делаешь?

— А ты плыви, плыви отсюда, говно зеленое!

— Товарищи призывники, что главное в танке?

— Пушка?

— Важная штука, но не она.

— Броня?

— Тоже дело, но не то. Еще варианты есть?

— Движок?

— Все не то. Главное в танке — не пердеть.

Кто изобрел чечетку? Негр, у которого было двенадцать детей и одна уборная.

— Когда закончится война в Чечне?

— Когда все чеченцы одновременно соберутся в сортире.

Ну как же можно обойтись без анекдота о чукчах? Напоследок и он:

Табличка в чукчанском сортире:

«Пописал — поставь струйку в угол».

Не собираюсь итожить. Тема бесконечна, всеохватна. Можно добавить анекдотов столько, ещё полстолько… В общем, сортир, и несть ему конца…

Из книги Андрея Кончаловского «Низкие истины»:

«И «Сибириада», и «Дворянское гнездо», и «Дядя Ваня» полны воспоминаний детства. Утром просыпаешься — пахнет медом, кофе и сдобными булками, которые пекла мама. Запах матери. Запах деда — он рано завтракал, пил кофе, к кофе были сдобные булки, сливочное масло и рокфор, хороший рокфор, ещё тех, сталинских времен. Запах детства.

Перед домом был двор, густо заросший пахучей гусиной травкой, с крохотными цветочками-ромашечками — гуси очень любили её щипать. Помню, паника во дворе, весь дом приник к окнам: голодный ястреб налетел на курицу, она ещё кудахчет, он одной лапой держит, другой — рвет на куски. «Сейчас, сейчас, погодите!» Дядя Миша зарядил шомпольное ружье, навел, спуск!.. И только пух от ястреба во все стороны.

У деда есть картина «Окно поэта»: свеча, столик, окно, за окном тот самый двор, только заваленный снегом. Не знаю, почему именно такое название. Но в доме все дышало Пушкиным, дед его обожал, знал всего наизусть.

На ночь вместе с дедом мы шли в туалет, один я ходить боялся: крапива, солнце заходит, сосны шумят. Дед усаживался в деревянной будке, я ждал его, отмахиваясь от комаров, он читал мне Пушкина:

Вся фанерная обшивка туалета была исписана автографами — какими автографами! Метнер, Прокофьев, Пастернак, Сергей Городецкий, Охлопков, граф Алексей Алексеевич Игнатьев, Мейерхольд.

Свой знаменитый портрет Мейерхольда с трубкой, на фоне ковра, дед писал, когда у того уже отняли театр. То есть, по сути, вместо портрета Сталина он писал портрет человека, над которым уже был подвешен топор, которого все чурались, от которого бегали. Думаю, в этом был политический вызов. Хотя диссидентство деду никак не было свойственно, человеком он был достаточно мягким, на принципы не напирал — просто это был в лучшем смысле этого слова русский художник, что само по себе системе уже ненавистно.