Александр Липков - Толчок к размышлению, или Все о сортирах

Власовский, вступив в отправление обязанностей московского обер-полицмейстера, с первых же дней принялся энергично чистить Москву и вводить новые порядки.

Он начал с московских домовладельцев, обязав их подпиской в месячный срок очистить на дворах выгребные, помойные и поглощающие ямы. Лиц, не исполнявших его приказа, он штрафовал от 100 до 500 рублей, с заменой арестом от одного до трех месяцев. После такой чувствительной кары началась страшная очистительная горячка. За ассенизационную бочку вместо трех рублей платили по двенадцать, и в месячный срок московские клоаки были очищены».

Видимо, недолго задержавшийся на своем месте обер-полицмейстер твердо помнил завет Петра I: «Всем известно, что наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут». Или, как проще выражался другой, много менее известный государственный деятель (Д. Елагин): «Для того, чтобы заставить русского человека сделать что-нибудь порядочное, надо сперва разбить ему рожу в кровь». Если б не крутой Власовский, московской ассенизацией ещё сто лет ведали бы три добрых начальника — Авось, Небось да Как-нибудь.

О том, что представляла собой в правление указанных чинов (Авось, Небось да Как-нибудь) ещё с екатерининских времен упрятанная в подземную трубу Неглинка, исчерпывающе описано у Вл. Гиляровского:

«Кроме «законных» сточных труб, проведенных с улиц для дождевых и хозяйственных вод, большинство богатых домовладельцев провело в Неглинку тайные подземные стоки для спуска нечистот, вместо того чтобы вывозить их в бочках, как это было повсеместно в Москве до устройства канализации. И все эти нечистоты шли в Москва-реку. Это знала полиция, обо всем этом знали гласные — домовладельцы, и все, должно быть, думали: не нами заведено, не нами и кончится!»

Еще одно примечательное описание, относящееся к 1871 году (Лев Толстой уже «Войну и мир» закончил) и позаимствованное из газеты «Русская летопись». На Красной площади — «настоящая зараза от текущих по сторонам вонючих потоков. Около памятника (Минину и Пожарскому. — А.Л. ) будки, на манер парижских писсуаров; к ним и подойти противно. Ручьи текут вниз по горе около самых лавок с фруктами… Москва завалена и залита нечистотами внутри и обложена ими снаружи… По этой части Москва — поистине золотое дно; это — русская Калифорния… Только копните её поглубже даже простой лопатой, и драгоценная добыча превзойдет самые смелые ожидания».

Справка: первый унитаз в России появился в 1880-м.

В книге своих путевых записок «Остров Сахалин» (1891–1894) Антон Павлович Чехов не обошел вниманием и русский сортир:

«…несколько слов об отхожем месте. Как известно, это удобство у громадного большинства русских людей находится в полном презрении. В деревнях отхожих мест совсем нет. В монастырях, на ярмарках, в постоялых дворах и на всякого рода промыслах, где ещё не установлен санитарный надзор, они отвратительны в высшей степени. Презрение к отхожему месту русский человек приносит с собой и в Сибирь. Из истории каторги видно, что отхожие места всюду в тюрьмах служили источником удушливого смрада и заразы и что население тюрем и администрация легко мирились с этим. В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете, при одной из казарм совсем не было отхожего места и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в то время, когда собиралось несколько человек. И таких примеров я мог бы привести сотню».

Генерал А. Лукомский, видный военный деятель царской армии, в Гражданскую — ближайший сподвижник Деникина, в своих мемуарах «Очерки из моей жизни» пролил свет на немаловажное обстоятельство, до сих пор остававшееся в тени нашего повествования:

«Городские нечистоты (во многих частях Киева ещё не было канализационной системы) вывозились «золотарями» в бочках на участок, отведенный для этого городом, и там должны были выливаться в специально устраивавшиеся неглубокие канавки. Затем все это засыпалось землей и через несколько времени земля отдавалась в аренду под огород. Но жид-предприниматель, вывозивший нечистоты, слегка мошенничал: для быстроты оборота бочек им часто вырывались большие ямы, которые заполнялись нечистотами и затем забрасывались землей. Не дай бог было попасть на поверхность такой ямы даже пешком!»

Ни секунды не сомневаюсь в правдивости воспоминаний заслуженного генерала. Более того, душевно радуюсь, что наконец-то установлен и по национальности определен виновник неблагополучия в российском ассенизационном деле, и судя по всему, ещё и в армии. Помимо того, что по причине злонамеренно устроенных полей орошения она лишилась места для проведения учений, проникновение на младшие офицерские должности (конечно, после принятия христианства) «всяких Рубинштейнов, Штейнов, Рабиновичей и проч.», и что ещё хуже — на должности высшие отдельных носителей подобных же фамилий, нарушало монолитность офицерства и ослабляло сопротивляемость армии в отношении революционных веяний. И это накануне войны с Японией! Могла ли после этого она иначе кончиться?