Ярослав Соколов - Вызов принят. Невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами

Случались в моей тамошней практике и экстренные случаи. В критических ситуациях всё происходит очень быстро, действуешь на интуиции и на профессиональных рефлексах. Иными словами, просто делаешь своё дело, выкладываешься по полной. А там уже как фишка ляжет. Как-то утром, когда я только шла на работу, мне позвонили из больницы на мобильный: «У нас ЧП! Очень срочно нужна ваша помощь!». Забегаю я в отделение: «Что такое? Что случилось?» Оказывается, поступил один алкоголик. Он лежал в обычной больнице, и там у него началась белая горячка. Во время своих буйствований он где-то схватил ножницы и воткнул их себе в руку. Никто тогда и внимания особенного не обратил – ранка маленькая, незаметная. А на самом деле он попал ножницами аккурат в лучевую артерию, там сгусток образовался, и кровь просто остановилась. Ночью открылось кровотечение. Ему наложили жгут и так и перевезли к нам. Уже в Кащенко через некоторое время у него вновь начинается обильное кровотечение. Отделение стоит на ушах. Всё происходит на каких-то немыслимых скоростях – снова накладываем ему шину, тут же девчонки с бинтами бегают, помогают, срочно зашиваю повреждённую артерию. Всё предельно быстро, на полном автоматизме. Это уже потом можно сесть и перевести дыхание, прийти в себя. Вот такая она у нас, рядовая работа хирурга.

ХИРУРГИ В ПСИХИАТРИЧЕСКОМ ОТДЕЛЕНИИ —

ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВОСТРЕБОВАННАЯ ПРОФЕССИЯ.

И ТРЕБУЕТ ОНА НЕИМОВЕРНОЙ ОТДАЧИ

И БЫСТРОГО ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ.

Надо сказать, психиатрическая больница имени Алексеева – единственное учреждение, где существует алкогольная реанимация. Это для тех, у кого алкогольный делирий или, грубо говоря, белая горячка.

В реанимации человек, как правило, находится в очень тяжелом состоянии, когда, допустим, он сам уже не в состоянии даже дышать. В этом случае весьма вероятна интоксикация всего организма, может происходить отключение каких-то жизненно важных процессов и функций. Понятно, что их активно лечат, ставят лекарства, если человек не может дышать, в горло ему вводят трахеостому и проводят прочие экстренные мероприятия. Делают всё, что только возможно, для сохранения жизни и здоровья.

А в нашей реанимации некоторые больные тем временем ещё и чертей успевают гонять или там машины разгружать. Пришла я один раз к такому больному, который тогда уже на аппаратах лежал, а он мне с порога заявляет: «Отходи, отходи в сторону!» Я его спрашиваю: «А что такое?» «Ну, отходи же! – говорит он. – Ты что, не видишь, мы машину с песком разгружаем». «Хорошо, спасибо тебе, дружок», – отвечаю я и отхожу, чтобы лишний раз не волновать бедолагу. Забавно бывает, когда потом встречаешь такого больного, уже в общем отделении, он при этом, как правило, удивляется: «А вы меня разве знаете?» – «Знаю, знаю! – говорю я. – Ещё как знаю». «А откуда вы меня знаете?» – «Ну, вы же в реанимации лежали». – «Да, но я вас не помню». – «Дорогой мой, в вашем состоянии вы имели полное право меня не запомнить». И даже такие пациенты нередко потом оказываются вовсе даже не плохими ребятами. В основном, конечно, это работяги, либо, напротив, те, кто совсем не работает.

Понятно, что за восемь лет, которые мне довелось проработать в Кащенко, я уже достаточно хорошо изучила больных, знала, от кого и что можно ожидать. Там, конечно, существуют определённые правила, связанные с безопасностью. К примеру, меня учили, что садиться на стул нужно непременно вполоборота, чтобы видеть часть пространства за собой. Долгое время, когда я уже уволилась оттуда, у меня сохранялась эта привычка, а ещё – везде и всюду закрывать за собой двери. Просто в больнице строго-настрого запрещено оставлять двери открытыми, и у каждого врача там есть специальная ручка, которой эти двери открываются. Никто из женского персонала не носил бусы, потому что, теоретически, бусами можно удушить. Также никто не надевал серьги и не укладывал волосы в косы или хвосты, за которые легко схватить. Ничего не поделаешь, издержки профессии. Нас, конечно, всегда заранее предупреждали о некоторых особых пациентах, с которыми нужно быть максимально осторожными. Этот вот, скажем, совсем плохой больной, с ним поаккуратнее!

Наблюдая за такими больными, невольно задумаешься, что же на самом деле представляют собой психические заболевания. Понятно, что в каждой патологии есть своя внутренняя логика, но в чем критерий наличия самой болезни? Нередко можно слышать, как о том или ином человеке говорят, что он достаточно странный. А где та грань, перейдя которую человек становится уже не просто странным, а именно больным? Ведь когда нет чётких критериев, вероятность ошибки очень велика. И вообще, непонятно, как лечить заболевание, если не имеешь точного представления о том, что это такое. В хирургии с этим проще, есть, например, аппендицит – у него существуют вполне определённые признаки. Вырезали аппендикс, и ты забыл о нём на всю оставшуюся жизнь. В психиатрии всё совсем по-другому, здесь почва уж больно зыбкая. Патогенеза заболеваний никто не знает, объективных фактов нет. Ту же шизофрению на МРТ или на КТ ты никак не увидишь.