— Вот и мне не понятно, кто вы? — резюмировал напарник по застолью.
— Вам следует спросить у того, кто совершил убийство.
— Вы, — уверенно проговорил он.
— Вы чертовски проницательны, — усмехнулся я. — Только сказать вам мне нечего, ибо я чист и перед Богом и перед всем миром.
— Ну, ну, — с усмешкой протянул он. — Впрочем, пусть Всевышний рассудит…
Моя голова пошла кругом, и в хмельной прострации все окрест виделось и слышалось мне, как через толстое стекло. Соседа тоже сморило.
— А теперь можно и заснуть, — зевая, шепчет он и выключает свет.
Последние его слова пробивались ко мне уже сквозь сморившую меня дрему. В камере сгустился мрак, и я вот-вот бессознательно пойду блуждать в гущах моих сновидений.
— Спите? — любопытствует сосед.
Невнятно отвечаю, ибо лес моих сновидений еще не окутал меня своим мраком, и я бреду в чащобе, где кроны сосен трепещут от яркого дневного света, и откуда-то доносится человеческий говор, вызывая во мне чувство досады.
— Спите? — назойливо бубнит атлет, возвращая меня из забытья.
Роняю что-то в ответ. Постепенно и он, этот хриплый голос, исчезает. Сосновый бор густеет, и теперь это уже настоящий лес, глубокий и мрачный, и я незаметно тону в нем окончательно, в этой сумрачной густоте безмолвия и забвения.
Во сне я упрямо куда-то иду, пробираясь сквозь кустарник и бронзовые стволы. Наконец в хвойной стене появилась брешь, и я вижу поляну, в центре которой белеет большая армейская палатка. Навстречу мне торопится человек в защитной форме с каким-то тусклым лицом.
— Они отдыхают, — докладывает он.
«Кто они? И почему — они?» — недоумеваю я, хотя понимаю, что нахожусь в запретной зоне, где лишнее слово смерти подобно.
— Можете сами убедиться, — чеканит сопровождающий и откидывает полог.
Вхожу в просторную палатку, и они действительно там, все лежат на своих кроватях, а рядом — винтовки с оптическим прицелом. Мозг мне шепчет — это киллеры на отдыхе.
— Предстоит серьезная работа, — поясняет человек с тусклым лицом. — Надо убрать всех, кто сует нос в эту тайну.
— В какую тайну? — допытываюсь я.
— В тайну гибели парома «Эстония». Приказано, в первую очередь убрать всех журналистов…
«И меня тоже?» — собираюсь спросить. В эту секунду где-то в дальнем закутке моего мозга рождается догадка, что я слышу учащенное дыхание заключенного Маслова. Мгновенно просыпаюсь: надо мной склонился сосед, в левой руке он держит подушку, а пальцы правой тянутся к моей шее. В лунном свете его напряженное лицо с прищуренными глазами кажется мне странным и нереальным. Вот пальцы атлета коснулись моей шеи и сжались, как клещи… Я проваливаюсь в вязкую темень и судорожно пытаюсь глотнуть воздух…
Я сжался и воткнул большой палец ноги в мерцающий зрачок сокамерника. Пальцы на моей гортани на миг разжались. Я метнулся влево и коротким боковым ударом поймал в сумраке квадратный подбородок громилы. Его секундное замешательство позволило мне юркнуть на пол, и оказаться за его спиной… Я успел вонзить правый кулак в его печень. Он взвыл от боли, скорчился и почти опустился на четвереньки. В лунном свете мой глаз поймал отблеск водочной бутылки, пальцы вцепились в горлышко, и я изо всех сил нанес удар по голове. Бутылка разлетелась вдребезги, сосед ойкнул, рухнул на пол и лежал без признаков жизни.
Я включил свет — из рваной раны на темени сочилась кровь… И вот она уже пульсировала, разливаясь красным овалом… Я подскочил к двери и застучал каблуком…
Дежурный заглянул в глазок, отпер дверь и ошарашенно уставился на лежащего атлета.
— Он напал на меня, — заикаясь, оправдывался я. — Пришлось обороняться.
— И вы свалили этого громилу? — удивился полицейский.
— Не я, а бутылка, с помощью бутылки…
Зрачки полицейского, как блоха, перескакали от осколков стекла к пробоине на черепе, и он при виде крови вдруг истошно закричал. Только тут до него дошло, что именно он разрешил внести спиртное в камеру, тем самым нарушив инструкцию.
— Он мертв?
— Не знаю, — прошептал я.
— Надо срочно вызвать врача, — очнулся тот, выхватил мобильный телефон и стал звонить.
Потом он вцепился в рукав моего пиджака и потащил меня в другую камеру. Что было дальше — я помню смутно, ибо сразу же провалился в сон.
Едва расцепил ресницы, как ночной инцидент всей своей тяжестью навалился на мое сердечко. Я с ужасом констатировал, что совершил убийство, и что теперь мне гнить и гнить в заморском остроге. Я со страхом ожидал визит к следователю, который уже, наверное, вынес вердикт.
Читать дальше