Владимир Найдин - Давнишние секреты

Диссертация сгорела почти полностью. Он ответил на это обширным (трансмуральным) инфарктом. Выкарабкался с трудом. Мать на время притихла — зять все время сидел дома, пытался по крохам восстановить рукопись и мешал ее активным деяниям.

“Виктор Михайлович, вы бы прошлись по свежему воздуху, — вкрадчиво советовала теща, — вредно все время находиться взаперти”. Ей не хватало простора, она искоса поглядывала на кузнецовский сервиз аж на двадцать персон. Уж очень хотелось его выбросить. Зять глухо стенал, скрывал за стеклами очков душевную боль и слезы. Ослабел после инфаркта.

Я несколько раз говорил Стелле, что мать надо отправить в клинику, в психосоматику. Там за ней будет какой-никакой пригляд, и они с мужем хотя бы немного отдохнут. Стелла плакала и отвечала, что не может отправить мать в психушку.

— Я помню, как она мне заплетала косички, когда провожала в школу. Заставляла выпить чашку какао, съесть бутерброд с сыром. Вы знаете, какой тогда был вкусный сыр! Сейчас такого нет. На выпускной вечер сама выбирала мне материал на платье. (Охотно верю.)

— Я понимаю ваши чувства, но учтите, что человек в таком состоянии может погубить и вас, и вашу семью.

Так все и получилось. Сначала от повторного инфаркта умер муж, а через год от инсульта отправилась в мир иной и сама Стелла.

Мать сдали в психосоматику (с большим трудом — очередь была огромной), она ходила босиком, в ночной рубашке и совершенно не знала простуд. Обычно старики умирают от пневмонии, а ее не могла одолеть никакая хвороба. След ее потерялся, когда ей минуло уже чуть ли не девяносто лет. Стелла умерла в шестьдесят пять.

Но мать не сдала. Не могла. Вот так.

Анька Гречишкина давно положила глаз на этого парня — Серегу Руденко. Ординатор первого года. Прибыл из Ростова и носом рыл землю от усердия. Нос был, правда, кривоватый. От бокса. Он в мединституте чемпионство держал в полутяжелом весе. Рослый, крепкий, ноги ставил широко, уверенно, как на ринге. Интересный шатен. Брови густые, в глазах — искры. Есть чем увлечься. Икал, правда, часто. Ну, это от институтской столовки. Какая там еда для ординатора-первогодка? С его-то копейками. Но зато ручищи у него были огромные. Как обнимет кого из девчонок, аж кости хрустят. Приятно!

Анька не раз норовила попасть в его объятия и взвизгивала громче всех, да и формы у нее были вполне привлекательные, ну уж а походка — вообще заглядение. Она так вертела на ходу попкой, что пожилые сестры говорили: “Ну, поплыл наш вертолетик, глядишь, кого зацепит”. Она уже сходила замуж, развелась вовремя и была свободна, как ветер. На мужчин заглядывалась с интересом, а на Серегу — так с повышенным.

Однако Сергей тоже был не лыком шит. Заканчивалась ординатура, он многому научился, но возвращаться в Ростов и окружающие его солончаки и степи не хотел ни в коем случае. Чего не хватало? Московской прописки. Это была проблема. “Прописочные” девчонки замуж выходить не хотели. Так, потискаться, провести романтичный вечер в простеньком кафе (откуда деньги, Зин?) и даже углубиться потом в желанный интим с псевдострастными криками и смешочками (и обязательным предохранением) — это всегда пожалуйста. Почему бы и нет? Пуркуа па? Как любила говорить старшая сестра в радиологии, которая была назначена обществом главной по е.ле. И которая строго спрашивала всех вновь прибывших девиц: “Ты блядь или овца? Ненавижу овец!”.

Анька овцой отнюдь не была. Но жила с мамашей вдвоем в огромной запущенной коммуналке с буйными соседями и о прописке какого-то мужика (хоть и симпатичного) даже не помышляла. Зачем? Лишний штамп в паспорте?!

Но завлекать — завлекала. При виде Сереги крутила задом так, что декоративные пуговицы отскакивали от юбки. Она это подсмотрела у Мадонны в каком-то рекламном ролике. Как надо вертеть.

И он в конце концов сдался. Улыбнулась ей фортуна. Но только на короткое время. Казалось, все карты сошлись удачно: мать уехала в Тулу к сестре на целую неделю, соседи расползлись кто куда — кто на свои шесть соток, кто в тюрьму, кто в больницу. Благодать! Он наконец пришел, высокий, галантный. Тортик за три пятьдесят принес и букетик фиалок за рупь пятьдесят. Бутылочку “Столичной” кристалловской она приготовила загодя. На всякий пожарный. Вот и пригодилась.

Немного выпили, слегка закусили и наладились в койку. Вернее, в огромную деревянную кровать, в которой Анька спала с матерью. Кровать была старая, жутко скрипучая, но просторная. Хочешь — ложись в длину, хочешь — в ширину. Анька на это тоже рассчитывала — любила порезвиться в разных позициях. Замуж даром, что ли, ходила? Образовалась неплохо.