Эдвард Радзинский - Александр II. Жизнь и смерть

И он мог воочию увидеть, как постарел за четверть века его двор. Эти обсыпанные пудрой жирные плечи старых фрейлин, увешенных бриллиантами и жемчугами... трясущиеся толстые щеки вельмож, лежащие на золотых эполетах. Причем дамы были сухи и комично высо­ки, кавалеры напротив — согнулись под бременем лет... И они, конеч­но же, не могли простить — ей — молодости, ему — молодого счастья.

А потом в Гербовом зале был парад когда-то мятежной гвардии, на­всегда укрощенной его отцом. И великолепный ночной фейерверк — гордость царских торжеств — закончил празднество.

ВОСПОМИНАНИЕ О КУХАРКЕ-ИМПЕРАТРИЦЕ

Подготовка к династическому перевороту шла стремительно. Но дело было не простое. У всех императриц коронация совпадала с коронацией их супругов. Было лишь одно исключение — корона­ция второй жены Петра Великого Екатерины — той самой кухар­ки пастора Глюка. После коронации ее дети, рожденные до брака, были «привенчены» и обрели права законных детей Петра Вели­кого. И привенченная дочь Екатерины Первой — Елизавета — смогла потом стать императрицей.

Вот этот прецедент и всю церемонию приказал изучить император.

В Москву был отправлен известный знаток церковного права Тертий Филиппов. По заданию императора Филиппов начинает разыскивать в московских архивах материалы о коронации второй жены Петра I Екатерины I — тезки Екатерины Долгорукой. Он должен торопиться. Коронация княгини Юрьевской, как утверждал придворный слух, была назначена на август того же 1881 года.

Все это вызывало панику и единодушное осуждение при дворе. Как писала фрейлина Александра Толстая: «Александр II прожил последние четырнадцать лет своей жизни вне Божеских и нравствен­ных законов... Было твердо известно, что государь помышлял о ко­ронации княгини Юрьевской, образцом и прецедентом предстоящего события послужила коронация Екатерины! Перерыты архивы в поис­ках обнадеживающих документов... Каждый хранил молчание, но в душе все рассуждали примерно одинаково: что бы стало с четой на­следников, положение которых теперь уже было невыносимым? Мог­ли ли они смириться с отведенной им унизительной ролью, когда даже мы, и я в том числе, стремились избежать ее, не зная, куда податься, но полные решимости не терпеть оскорбительного нового порядка. Положение было более чем трагическим. Оно казалось безысходным — впереди никакого выхода и спасения».

В это время Победоносцев и брошенная наследником ретроград­ная партия в отчаянии следили за событиями. Пусть наследник сломлен сегодня, но завтра он мог бы к ним вернуться. Душой он с ними.

Но теперь они понимали и другое: скоро наследник может перестать быть наследником.

Но еще ужаснее был тот удар по самодержавию — по Ковчегу Завета предков, который приготовил вместе с армянским графом безумный царь. «Лорис-меликовская Конституция»!.. Великое византийское самодержавие готовилось уйти в прошлое.

Они должны были поспешить действовать.

ЗАГАДОЧНОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ

В это время начался демонстративный уход в отставку старых фрей­лин. Они не хотели служить «одалиске».

Уходит в отставку третья дочь поэта Тютчева — фрейлина Дарья Тютчева. Покидая дворец, она беседует с фрейлиной Александрой Толстой, «страдающей от безысходности». Она говорит ей, что уходит, «чтоб не плюнуть в лицо княгине Юрьевской», смевшей разгуливать в покоях «святой» — умершей императрицы.

В заключение Дарья Тютчева, родная сестра корреспондентки По­бедоносцева Екатерины Тютчевой, говорит Александре удивительней­шие слова: «Запомните, Александрин, что я вам сейчас скажу: у меня верное предчувствие, что все переменится. Не знаю, что произойдет, но вы увидите, что через три-четыре месяца вся гадость будет выметена из Зимнего дворца».

И все так и произойдет — с пугающей точностью. Оставим вопрос, что это было — озарение или точное знание? Знание родной сестры главной корреспондентки Победоносцева, которой тот писал столь доверительные письма?!

В это время в обществе и в петербургских салонах все громче начина­ют звучать голоса из дворца: княгиня губит империю! Через нее армян­ский граф (Лорис-Меликов) и внушил государю разрушительные проекты... в обмен на поддержку ужасной идеи — короновать ее импе­ратрицей...

Все это подкрепляется обязательным рассказом, как немощен го­сударь, как он старчески плаксив, как дрожат у него руки, как он по­стоянно печален.