Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер - психограмма диктатора

В придуманном им самим мире фюрера сопровождали великие исторические деятели, которые доказывали его право на власть. Ему было совершенно безразлично, что исторические события развивались в соответствии с логикой и законами давно минувших эпох. Он не чувствовал разницы между прошлым и настоящим точно так же, как не видел границы между реальным миром и фантазией, между содержанием газетной статьи и действительными событиями. В его мировоззрении самым странным образом перемешались и слились различные исторические события, не имеющие между собой ничего общего. Гитлер вытягивал идеи «из умственного мусора столетий» и использовал затем их «как ключ к пониманию исторических событий».[232]

Особенно часто Гитлер обращался к деяниям германских императоров. 23 ноября 1937 года в речи перед курсантами это приняло гротескные формы: «Если мы призовем в свидетели всех великих героев немецкой истории, всех наших вождей, всех германских императоров без исключения, то Англия будет вынуждена склониться перед нами».

В своем государстве Адольф Гитлер желал возродить и традиции античности. Выступая в 1937 году на открытии Дворца искусства, он сказал: «Никогда человечество по своему внешнему виду и восприятию не приближалось к античности настолько близко, как сегодня… Были приложены огромные усилия во всех областях жизни, чтобы поднять наш народ и представить прекрасными, здоровыми и исполненными сил наших мужчин, юношей, женщин и девушек».

Боевые значки римских легионов стали образцами для штандартов СА, которые использовали на парадах. По всей видимости, корни этого заимствования уходят в иллюстрации в школьных учебниках маленького Гитлера. Оттуда же было взято и римское приветствие — римские императоры приветствовали свои легионы поднятой правой рукой. Так, в середине XX столетия в центре Европы среди цивилизованных форм приветствий появилось древнее «Хайль Гитлер». Кроме того, фюрер желал «в традициях древних германских императоров переезжать со своей резиденцией с места на место, кочуя по стране».[233]

Также из средневековья было заимствовано и само понятие империи (рейха), «которое имело гораздо больше общего с мифом, чем с юридическим понятием». Рейх стал его спасением от большевизма, альтернативой западному парламентаризму, объектом самой глубокой любви.

Из средневековья вышло и понятие «кровавого знамени». «"Кровавым знаменем" назывался большой сплошной алый стяг, который до 1806 года использовался как символ победы имперского права над обычаями кровной мести».[234] Название штрафных рот Ваффен-СС «пропащие отряды» также было позаимствовано из времен ланскнехтов. Гитлер использовал это название и для армейских частей, которые попадали в безнадежное положение, например, для 6-й полевой армии, окруженной в Сталинграде.

После всего этого неудивительно, что Гитлер желал вернуть все немецкие территории, утраченные по условиям Вестфальского мира, и восстановить Германию в границах 1500 года. Позднее он решил не ограничиваться национальными рамками и реставрировать империю Карла Великого.

Можно с полным основанием сказать, что правление Гитлера было игрой с историей на открытой мировой арене. Кеттенакер видел в «Дне Потсдама» оживление средневековых обычаев: «Событие в потсдамской Гарнизонной церкви воспринималось как средневековая церемония передачи власти в империи австрийскому, а следовательно, велигерманскому народному трибуну, что подводило черту под малогерманской политикой Бисмарка и рейхспрезидента Гинденбурга. Все это произвело огромное впечатление на современников, включая и тех, кто был далек от нацистского движения».

29 мая 1933 года в интервью британской газете «Дейли Скеч» Адольф Гитлер заявил: «Сегодня Германии нужен Кромвель». Позднее фюрер объявил швейцарскому послу Буркарду, почему он сравнил себя с лидером английской революции. По его мнению, Англия была в такой же ситуации, как и Германия в 1933 году, когда британский парламент передал всю полноту власти диктатору и отрекся от демократии.

Стоило какому-либо историческому деятелю вызвать у Гитлера симпатию, как фюрер сразу же идентифицировал себя с ним. В 1932 году он сказал своему учителю ораторского мастерства Полю Девриту: «Мои дорогие коммунисты боятся, что я стану немецким Столыпиным, который покончит с их попытками захватить власть».[235] Когда в марте 1935 года во время визита в Германию английских политиков сэра Джона Симона и Энтони Идена они упрекнули его в начале перевооружения немецкой армии, что противоречило Версальскому договору, фюрер ошарашил их вопросом: «Когда под Ватерлоо Блюхер пришел на помощь Веллингтону, разве тот сперва проконсультировался у британского министерства иностранных дел, действует ли прусская армия в соответствии с существующими договорами?»