Виктор Егоров: Чекисты рассказывают... Книга 2-я

Анатолий Максимович, известный в управлении своей методичностью, на остановке накупил газет и теперь погрузился в чтение. Юсуф молча глядел в окно, за которым промелькали знакомые места — родина отца. Юсуф не был здесь с раннего детства. Он вспоминал о судьбе отца — рабочего нефтяных промыслов, пришедшего на них из деревни в поисках заработка. Мешади Самед, искалеченный приводом в мастерской и вышвырнутый владельцами без копейки пособия, несмотря на увечье, трудился до конца своих дней и не роптал на судьбу.

Товарищи собрали для него немного денег, собирали тайком — в 1907 году это было делом рискованным, того и гляди попадешь в черный список. Мешади Самед перебрался в Баку, оборудовал маленькую слесарную мастерскую и зажил обычной жизнью городского ремесленника.

Юсуф родился за год до всех этих событий и хорошо помнил до уголков прокопченный полуподвал, верстак, заваленный рухлядью, вечное гудение паяльной лампы, большую жестяную вывеску мастерской. Эта вывеска была, пожалуй, одним из самых ярких воспоминаний его детства, потому что рассматривал он ее часто и подолгу. На бледно-голубом фоне из-под кривобоких керосинок, кувшинов с носиками, похожими на лебединые шеи, и пузатых купеческих замков проступали кисти винограда, румяные лепешки, шампуры с аппетитным шашлыком. Вывеска прежде украшала вход в какой-то духан, а потом была переделана для слесарной мастерской художником из спившихся семинаристов.

Доходы от мастерской были более чем скромные, соседи именовали ее владельца «почтенным Мешади Самедом» больше из вежливости. Но как бы то ни было, четверых детей он вырастил и даже осуществил свою давнюю мечту, послал старшего сына в духовную школу — медресе. Но долго проучиться Юсуфу не пришлось.

Мешади Самед был простым, работящим, честным человеком, далеким от какой бы ни было политики. Но, верный лучшим традициям своего народа, он знал, что за добро надо платить добром.

Это случилось в 1919 году. Однажды вечером глухую тишину Шемахинки, на которой жили Мехтиевы, нарушила злобная скороговорка перестрелки. Она длилась недолго, меньше минуты, и тотчас в ставню постучали торопливо, тревожно.

Ковыляя на своей деревяшке, Мешади Самед поспешил к окну.

— Кто там?

— Открой, Самед. Это я, Гордеев Николай. Помнишь Сабунчи, промысел?

— Николай? Друг в дом — радость дому. Сейчас, дорогой, сейчас, только вот лампу.

— Света не зажигай. И скорее!

Издалека донесся, остервенелый, захлебывающийся лай собак. Мешади Самед распахнул дверь. В проеме показалась темная фигура, послышался торопливый шепот. Сгорающий от любопытства Юсуф с трудом разбирал обрывки фраз.

— Гонятся... Очень важно... Спрячешь... А если меня... отдашь сверток тому, кто придет от Николая.

— Заходи в дом, — твердо оказал отец. — Как можно? Ты же ранен? Спрячешься во дворе.

— Нельзя, Самед. Всю семью вырежут. Рана легкая, уйду. Рисковать нельзя. Спрячь и закрывайся.

Гордеев исчез. Мешади Самед быстро проковылял в угол, где спали ребятишки, тронул за плечо Юсуфа.

— Не спишь?

— Нет, отец.

— Возьми это, — он сунул в руки мальчику небольшой, туго обтянутый липкой от смолы парусиной сверток. — Беги на задний двор и спрячь дальше от дома. Быстрее. Пока в доме будет кто-то чужой, не возвращайся. А если меня... уведут, отдашь пакет тому, кто придет от Николая. Понял?

— Да, отец.

Через несколько минут, когда Юсуф уже карабкался по столбу, поддерживающему общественную голубятню, под окнами Мехтиевых залилась лаем ищейка, в дверь застучали рукоятками маузеров.

— Иду, иду, уважаемые! Не стучите так сильно, напугаете соседей! Я уже, уже иду! — нараспев выкрикивал Мешади Самед, неспешно разжигая керосиновую лампу. Но отворить дверь ему не пришлось. Ветхий запор не выдержал, в комнату ворвались трое полицейских. Офицер, командовавший облавой, и полицейский проводник с собакой остались на улице.

То, что в домике не скрывается посторонний, было видно сразу. Мешади Самед держался с достоинством, разговаривал почтительно, так, как и подобает правоверному мусульманину говорить с представителями власти. Может быть, все и обошлось бы благополучно, полицейские, во всяком случае, уже вышли из дома, но проводник что-то сказал офицеру, тот включил фонарик, пошарил лучом по стенам, осветил дверной проем...

— На полу кровь! — бросил офицер.

Старший из полицейских тоже увидел на пороге лужицу свежей крови.

— Колченогая собака! Ты хотел меня обмануть? Твои щенки заплатят мне за это... — И, вытягивая из-за голенища плеть, он шагнул к занавеске, отделявшей мастерскую от «спальни», где из-под лоскутного одеяла таращили глаза два брата и сестренка Юсуфа.