Фил Бейкер - Абсент

В эпилоге к биографии Уайльда Эллман пишет, что в последние дни «постоянные страдания» сдерживали, но не уничтожали бренди и абсент. «Менее известная острота Уайльда направлена против модной в девятнадцатом веке идеи, что все, от бифштекса до морского воздуха, может „опьянять“». «Я открыл, – сказал Уайльд, – что, если пьешь достаточно, уж точно опьянишься». Ястребы кружили над Уайльдом еще до суда. В последние два десятилетия XIX века англичане декадентства не любили. Заметим, что, когда в английских стихах того времени упоминается абсент, он, – за достойным исключением Доусона и Саймонса, – обычно связан с Францией, или с порочностью, или с ними обеими. Чтобы лучше понять образ абсента, сложившийся в общественном мнении того периода, нам придется погрузиться в пучину плохой поэзии.

Связь с Францией вполне понятна, именно ее мы находим у Гилберта в песенке «Булонь», где есть бессмертные строки: «Можно посидеть в кафе с неприличными людьми». Мало того:

Все это вроде бы справедливо. Роберт Уильяме Бьюкенен бьет больнее. Некоторые пишут, что Бьюкенена «не очень много читают в наши дни». И заслуженно. Но в свое время он был плодовитым стихоплетом и защитником моральных устоев. Если его вообще сейчас помнят, то за обличение упадка и порока, особенно за нападения на Суинберна («нечистый», «извращенный», «чувственный») и на прерафаэлитов, которых он бранил в эссе 1871 года «Плотская поэзия». Словом, осуждал он многих и в стихотворении «Мятежники» («The Stormy Ones») поместил на корабль всех неугодных ему писателей и поэтов – Байрона, Мюссе, Гейне и других. Все эти «властелины мятежа и мрака» оказываются на корабле дураков:

Генриха Гейне, немецкого романтика, жившего и умершего в Париже, очень осуждали в викторианской Англии. Когда дети Чарльза Кингсли, автора «Водных Малюток», спросили его, кто такой Гейне, он счел, что должен ответить: «Плохой человек, мои дорогие, очень плохой». Этот ответ казался Джорджу Сентсбери одним из критериев твердолобого викторианского морализма. Бьюкенен написал и стихи специально о Гейне, где тот представлен каким-то распутным карликом:

Гном, в конце концов, умирает, и его хоронят на Монмартрском кладбище, где, по мнению Бьюкенена, ему и место. Там, где он спит, «и во тьме, и в лунном свете / нечисть чужеземная кишит».

Менее фольклорные мотивы Бьюкенен вводит, когда бранит порочные французские романы, которые плодятся, как гадюки, распространяя уныние и усталость:

Обличал «порочные романы» и Ф. Гарольд Уильяме (Ф.У.Д. Уорд, 1843-1922) в своих «Признаниях поэта» 1894 года. Он тоже был плодовитым штамповщиком моралистических виршей, и трудно сказать, у кого они хуже – у него или у Бьюкенена. В стихотворении «Триумф зла» бес Гониобомбукс радуется, что многие поэты и писатели на самом деле – его марионетки и пишут «бесовскими перьями». Он знает, что эпоха в целом идет с ним в ногу:

После Бьюкенена, Уильямса и Гониобомбукса приятно обратиться к Роберту Хиченсу, автору блестящей антидекадентской сатиры «Зеленая гвоздика», опубликованной анонимно в 1894 году. Оскар Уайльд велел некоторым своим друзьям вдеть в петлицу зеленые гвоздики на премьеру «Веера леди Уиндермир» (1892). Была такая гвоздика и у одного из персонажей, и публике казалось, что перед ней – какое-то загадочное тайное братство. Эти крашеные гвоздики можно было купить в «Королевском Пассаже». Поскольку в природе их нет, они воплощали декадентский культ искусственности и стали эмблемой эстетизма.