Игорь Ефремов - Кто убил президента Кеннеди?

Не только свидетели — сами допрашиваемые были поставлены в трудное и непривычное для них положение. Подавляющее большинство людей, составивших аппарат Комиссии Уоррена, являлись профессиональными адвокатами. Но дело, порученное им, не имело ничего общего с их обычной деятельностью. Не было ни клиента, интересы которого следовало защищать, ни противной стороны, которой следовало опасаться, ни судьи и присяжных, на совести которых должно было лежать принятие решения. Отыскание правдивой картины преступления было поручено людям, профессиональная подготовка которых настраивала их (как мы отметили в начале главы) на отыскание способов обхода правды, на умение не считаться с очевидностью.

Надо отдать должное рядовым следователям Комиссии: многие из них пытались сопротивляться искажающему давлению политических интересов. На заседании 6 февраля 1964 года некоторые из них требовали, чтобы допросы Марины Освальд продолжались; в противном случае они грозили отставкой. Директор-распорядитель Ранкин заявил, что Комиссия верит миссис Освальд, и в дальнейшем старался не проводить общих собраний. Профессиональные прокуроры Хуберт и Гриффин вели расследование убийства Освальда с такой настойчивостью и проницательностью, что были явно близки к открытию важных фактов, но их даже не взяли на допрос Руби, который Комиссия провела в Далласе в июне 1964 года. Почти все следователи в середине лета вернулись к частной практике и не принимали участия в составлении отчета.

Комиссия, которой, казалось бы, были предоставлены неограниченные средства, на самом деле была крайне бедна рабочими часами. Шестеро высокопоставленных членов ее продолжали заниматься своими прямыми обязанностями и для работы Комиссии уделяли время лишь урывками. Многие адвокаты-следователи, каждую неделю улетали на несколько дней, чтобы участвовать в работе своих юридических фирм. Как сказал один администратор: «Нам для этой работы нужны были сорок свеженьких выпускников юридических факультетов, а не горстка дорогостоящих консультантов».

Сравнение протоколов допросов с выводами, сделанными руководителями Комиссии и включенными в Отчет, обнаруживает множество несоответствий и логических несуразностей. Видно, как составители Отчета (которых правительство еще и торопило закончить расследование к 1 июня и лишь с трудом отодвигало срок сдачи, даря то неделю, то две, и так — до конца сентября) постепенно поддавались привычке манипулировать свидетельскими показаниями и отбирать их не по признаку правдоподобия и убедительности, а по признаку выгодности-невыгодности для клиента. Клиентом же, в образовавшемся вакууме, Комиссия избрала версию, предложенную ей в самом начале правительством и ФБР: оба убийцы (Освальд и Руби) действовали спонтанно, импульсивно и в одиночку. Председатель Комиссии Уоррен прямо заявил об этом на заключительном банкете, сказав, что отношения с правительством строились по аналогии отношений адвокат — клиент. Этим он также хотел подчеркнуть, что участники Комиссии обязывались хранить в тайне то, что им стало известно, ибо их «клиент» открыл им доступ к конфиденциальной информации.

Интересно, что поначалу судья Уоррен, видимо, предчувствуя невыполнимость ставившейся перед ним задачи, отказывался возглавить Комиссию. Но президент Джонсон призвал к его патриотизму, заявив, что когда стране грозит раскол и утрата доверия, когда сотрясены ее основы и президент заявляет, что вы — единственный человек, способный справиться с задачей, вы не можете сказать «нет» — не так ли?

Возможно, что восстановление спокойствия в стране и доверия правительству было необходимой и благородной целью, и люди, сознательно устремившиеся к достижению ее, действовали из лучших побуждений. Возможно, они даже не отдавали себе отчета в том, как облегчалась их задача при подобной переориентации: не отыскание правды, но отстаивание версии, восстанавливавшей спокойствие. Такой поворот событий выводил адвокатов — членов Комиссии — на проторенную дорожку. Теперь у них был клиент, чьи интересы следовало защищать, был небывалый судебный зал с миллионами «присяжных», был поток свидетелей и вещественных доказательств. Все приобретало привычную и понятную форму.

Задача упрощалась еще и тем, что «противник» был безмолвен до поры, неискушен в юридических тонкостях, лишен реальной возможности влиять на разбирательство, растерян, удручен. Имя ему было — здравый смысл.