Владислав Смирнов - Ростов под тенью свастики

М. ВДОВИН. Всю зиму с 40-го на 41-й год шли учения ПВО. Прожектора чертили ночное небо. Прожектористы учились «ловить» самолеты. Вообще-то население к войне было подготовлено по линии ОСОВИАХИМа хорошо. Регулярно проводились учебные воздушные тревоги, люди ходили по тревоге в противогазах, даже работали в них на производстве. Заклеивали окна крест-накрест. В апреле по городу прошел слух: над городом пролетал фашистский самолет с зажженными бортовыми огнями, со свастикой на борту. Летел он на низкой высоте, покружил над Ростовом и ушел в сторону Азовского моря, откуда и прилетел. Но официальных сообщений по этому поводу не было.

Е. КОМИССАРОВ. Война быстро приближалась к Ростову. Принес отец как-то с работы три противогаза — себе, маме и мне. А мне — 11 лет. В общем-то, штука интересная. Однажды напялил я его себе на голову. А снять не могу. В доме один, помочь некому. А тут в нем что-то заело. Дышать стало трудно. Бегу на улицу. Размахиваю руками, привлекаю к себе внимание прохожих. Мычу что-то. Глаза уже на лоб лезут. Пацаны вокруг меня радостно пляшут: еще бы, такое зрелище! Для них это все — бесплатное кино. А у меня уже коленки подгибаются. Хорошо, какой-то взрослый сообразил, что тут уже не до смеха. Сорвал с меня этот дурацкий противогаз. Я стою, как рак, красный. Ртом воздух хватаю. Так я в последний раз надевал противогаз…

Л. ШАБАЛИНА. В 41-м мне было 12 лет. У матери еще трое: Саше — десять, Вере — четыре, Наде год и восемь месяцев. Несмотря на это, мама ходила рыть противотанковые рвы, за Чкаловским. Копали их в основном старики и подростки. Копали до поздней ночи. Туда и обратно — пешком. Трамваи не ходили. Позже мне один военный рассказал, что рвы эти не могли остановить танки. Подходит колонна, головной танк расстреливал ров в одном месте, осыпая землю, потом утюжил ее, делая съезд и въезд, и колонна двигалась дальше.

М. ВДОВИН. Перед первой оккупацией осенью 1941 года был организован городской комитет обороны. Его председателем назначили Двинского — секретаря обкома партии. И, начиная с 26 октября, стала выходить вместо газеты «Молот» газета «На защиту Ростова». С 1 января 1942 года вновь стал печататься «Молот».

Е. КОМИССАРОВ. Город готовился к налетам вражеской авиации. В подвалах оборудовали бомбоубежища, рыли щели. Как рвутся бомбы, мы видели в кино. А вот как горят «зажигалки», никто не знал. Местные власти организовали показательные тушения этих бомб — учебу населения. Выглядело это так. На какую-нибудь площадь приносили такую бомбу. Начиналось с того, что пожарники уговаривали толпу отойти. А люди, наоборот, старались подойти поближе, чтобы получше рассмотреть это «чудо». Терпение у пожарников кончалось, и они поджигали бомбу. Она начинала отчаянно плеваться искрами. И толпа разбегалась. Тогда дюжий пожарник в кожаном фартуке с огромными щипцами подкрадывался к ней. Поток искр горящего фосфора усиливался. Эти искры поджигали все, что могло гореть. Бомба вертелась, разбрасывая искры фейерверком. И подойти к ней было не так-то просто. Но у нее было слабое место — мертвая зона, где не было искр. Вот в эту зону пожарник и должен был вскочить. И захватить бомбу клещами. А затем бросить в заранее подготовленную бочку с водой. Или засыпать ее песком.

Вообще-то эти бомбы имели умышленно малую пробивную силу, чтобы застревать на чердаках — в самых уязвимых для пожара частях домов. На чердаках во время воздушной тревоги дежурили люди с крепкими нервами. Когда бомба упадет, ее нужно побыстрее, пока она не разгорелась, схватить щипцами и сбросить на улицу.

Одно дело сидеть в бомбоубежище. Другое — стоять на крыше. И ждать, когда тебе на голову свалится «зажигалка» или того хуже — фугасная бомба. У нас на чердаке стояли и бочка с водой, и ящик с песком. И были наготове клещи. Но Бог миловал. Не пришлось играть в эту «игру».

Как сейчас помню звуки воздушной тревоги. По радио напряженный голос диктора бесконечно повторяет: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!» И начинали противно гудеть заводские гудки. Плаксиво, коротко вскрикивать паровозы. За душу берет тоска. Внутренности опускаются куда-то вниз. И губы невольно шепчут молитву.

А. АГАФОНОВ. Я жил тогда в доме-гиганте, он занимал целый квартал между Ворошиловским и Соколова по Красноармейской.