Владимир Листов: Чекисты рассказывают. Книга 4-я

— Мы знаем ваши убеждения. Но у нас есть предложение. Это предложение Москвы, — Кандыбин подчеркнул последнее, чтобы дать почувствовать Муравьеву, насколько серьезно предложение. — Нужно оказать помощь в борьбе с антоновщиной.

Муравьев даже привстал. Он не ожидал такого оборота дела. Удивленно посмотрел на лица присутствующих: уж не подшучивают ли они над ним? Но выражения лиц у всех были серьезные, и он стал сосредоточенно думать, как он может пригодиться в этом деле: «Кто из воронежских эсеров может быть связан с бандой Антонова?.. На память ничего не приходило. Да и с тамбовскими эсерами связи никакой нет…» Ничего не придумав, Муравьев покачал головой, развел руками и в недоумении спросил:

— Что я могу?..

Не отвечая на вопрос, Кандыбин снова спросил:

— Как относитесь вы к этому движению?

— Как я могу относиться к бандитам и убийцам?

— Это вы правильно определили: бандиты и убийцы. Тут наши взгляды совпадают. Но сейчас мало дать точное определение этим людям. Ни один честный человек не может спокойно наблюдать за всем, что они творят…

Муравьев покраснел.

— Я готов вступить в Красную Армию и бороться с оружием в руках, — решительно сказал он. — Когда я ехал сюда по вызову Марии Федоровны, — он оглянулся в ту сторону, где сидела Цепляева, — то был свидетелем разговора между крестьянином и солдатом. Крестьянин защищал антоновцев, а солдат возражал. Я и подумал в тот момент: «Мать честная, если бы я только мог попасть в ряды антоновцев! Я сумел бы убедить крестьян! Да ведь только не дадут. Сразу заткнут глотку штыком!..»

— От вас этого не потребуется, — улыбнулся Кандыбин. — Важнее проникнуть в штаб антоновцев…

— Ну, уж это фантазия! — воскликнул Муравьев. — Это не в моих силах, — он развел руками. — Чего не могу, того не могу!

— А если все же подумать, — не отступал Кандыбин. — Мы поможем кое в чем. Для того чтобы покончить с бандой антоновцев, требуется проявить хитрость, собрать информацию и обезглавить движение. Это чрезвычайно трудно и опасно. Отлично знаем, какому риску будет подвергаться человек, которому удастся туда пробраться… Но зато какая польза для народа!

— Но каким образом? — удивился Муравьев.

— О деталях операции разговор пойдет после. Сейчас нужно знать ваше принципиальное мнение… Вы можете и отказаться…

— Да нет, я согласен, — твердо заявил Муравьев. — Но пока я не вижу путей…

— Если вы согласны, то давайте приступим к обсуждению наших совместных действий. Вот и товарищ Цепляева вам поможет.

Дворянская [2] В настоящее время — проспект Революции. улица в Воронеже славилась своей гостиницей «Метрополь» да еще столовой Енгалычева, в которой обычно питался простой люд. Дом, где помещалась столовая, был одноэтажный, с мезонином. Так и остался бы этот дом безвестным, как десятки других одно-двухэтажных домов, если бы не одно обстоятельство. После Октябрьской революции хозяин с семьей перебрался жить в мезонин, где было посуше и теплее, а первый этаж конфисковали городские власти. Окна были закрыты ставнями, столовая бездействовала. Да и нечем было кормить…

И вдруг ведущая к дому асфальтовая дорожка была расчищена, внутри велись какие-то работы — слышался стук. Прохожие останавливались и с удивлением рассматривали особняк: что там такое происходит? Опять откроют столовую? Но где же возьмут продукты?

В доме срочно оборудовали две комнаты под зал. Утеплили окна, затопили печь. Поставили столы. Потом на столах разложили книги, журналы, газеты, брошюры. А над входной дверью, выходящей на улицу, была прибита вывеска: «Воронежский комитет левых эсеров». Немного ниже стояла надпись более мелким шрифтом: «Клуб левых эсеров».

В комитете за большим столом, покрытым красным сукном, на котором стопкой были сложены бланки со штампом комитета левах эсеров и печати, сидел Муравьев. В другой комнате хозяйничала Цепляева.

Иногда заходили посетители. Муравьев с ними беседовал. Рассказывал о работе левых эсеров, о том, что готовятся выборы нового губкома.

Они ждали, терпеливо ждали. Кандыбин в Воронеже, Дерибас в Москве. Их расчет был построен верно. Они не могли ошибиться.

И вот в одну из ночей, когда весна пробивала свой путь сквозь пургу и ветер и на землю падал липкий снег с дождем, в комнате Смерчинского послышался негромкий стук. Кто-то стучал в окошко. Первая услышала жена.

— Бронислав, опять кто-то! — тронула мужа за плечо с тревогой. — Ей надоели эти ночные визиты, вечные разговоры, таинственные и приглушенные. Она хотела спокойной жизни. — Прогони их! — сказала она в сердцах.