Велта молчала. Круминь не торопил ее, ожидая, когда она соберется с мыслями. Сопротивляться она уже не могла, не только потому что арестован Шредер, но и потому, что постепенно до ее сознания дошла вся вина перед родиной, Аусмой, Валентином и тем же Круминем. Она еще не представляла, что случилось с нею — поддалась ли минутной слабости или желанию быть такой же порядочной, как ее соотечественники в Латвии, но чувствовала, что в ее сознании произошел перелом.
— В Ленинград я приезжала под видом немки, проживающей в Швеции, — медленно начала она. — Мои предки Зингеры еще до революции проживали в пригороде Ленинграда в богатом имении. Я должна была взять горсть земли из их бывшего имения, чтобы высыпать в Швеции на могилу деда.
— Довольно трогательно, — заметил Круминь. — Земля в самом деле нужна была для этого?
Велта улыбнулась, затем зло рассмеялась, а успокоившись, ответила:
— Проба земли нужна для того, чтобы по ее радиации определить, есть ли в районе, где она взята, атомная промышленность.
«Лед, кажется, тронулся», — подумал Круминь, выслушав подробный ответ Велты, и спросил:
— С каким заданием прибыли в Ригу?
— По мнению моего шефа, — ответила она, — на вооружение авиации поступили новые самолеты-истребители. Я получила задание добыть о них сведения. Для этого мне рекомендовали познакомиться с летчиком, инженером или техником и любыми путями получить нужную информацию о самолетах. В поезде я случайно познакомилась с Валентином… Остальное вы знаете.
Велта посмотрела на Круминя и добавила:
— Я прошу вас правильно понять Валентина. Он человек честный, во всех отношениях порядочный. Я жестоко обманула его. Он не виновен. Виновна только я.
По тому, как это было сказано, Круминь понял, что Велта, наконец, решила быть откровенной до конца.
— Кто такой Отто Шредер? — продолжал он допрос.
— Мой коллега по работе. Живет на Западе, имеет свою мастерскую по ремонту мебели, выдает себя за прогрессивного деятеля.
— Зачем он приезжал в Ригу?
— По моей просьбе. Когда я поняла, что имею возможность сфотографировать записи в книжке Валентина, условным письмом сообщила об этом шефу, и он прислал Шредера.
— Что вы писали и кому?
— Я написала отцу, что о нем скучает мать и зовет к себе. Это был условный знак…
— Вы, кажется, еще что-то хотели сказать о Шредере? Продолжайте. Я слушаю.
— Да, хотела, — заявила Велта. — Хочу посоветовать вам внимательно изучить архивы СД в Лиепае, если они сохранились. Правда, по ним он значится не Шредером, а Бодниексом, следователем СД. Так его называл и мой отец.
Круминь раскрыл конверт с фотокарточками, высыпал их на стол и выбрал две, на которых был изображен Гунар. На одной — поливающим клумбу с цветами в садике небольшой виллы. На второй — у автомашины, раскуривающим трубку.
— Это ложь? — спросил Круминь, показывая фотографии Велте.
— Да, — согласилась она. — Отец хотел похвалиться матери, как он живет. Но это неправда.
— Где работает Гунар?
— Мойщиком автомашин в мотеле. Там он и сфотографирован. Конечно, у чужой машины. А эту виллу обещали мне, если я успешно выполню задание.
Велта умолкла, опустила голову и заплакала. Круминь подал ей стакан воды. Она выпила, тяжело поднялась со стула и направилась к выходу. У двери ее ожидал Величко.
Корнев — командующий войсками внутренней охраны республики.
В настоящее время — проспект Революции.
В голом виде (лат.) .
Вторая часть латинского выражения «Si vis pacem — para bellum»: «Хочешь мира — готовься к войне». На вооружении вермахта имелся пистолет «парабеллум».
Подполковника.
Айзсарги — латвийские буржуазные националисты.