Мэри Роуч - Кадавр. Как тело после смерти служит науке

Конечно, я очень сильно упрощаю описание всей процедуры. На самом деле, ее, конечно же, нельзя было выполнить с помощью перочинного ножа и набора для шитья. Если вас интересуют подробности, обратитесь к июльскому выпуску журнала Surgery за 1971 г., в котором напечатана статья Уайта с рисунками. На моей любимой иллюстрации изображено тело обезьяны с расплывчатыми очертаниями головы на плечах, указывающими место, на котором раньше была настоящая голова, а кривая стрелка направлена к телу второй обезьяны, на шее которой теперь находится голова первой обезьяны. Рисунки придают аккуратный и деловой вид операции, которая наверняка была ужасной и кровавой. Вот так же и схемы эвакуации пассажиров в самолете изображают аварийную ситуацию в нейтральных и будничных тонах. Уайт снимал операцию на пленку, но никакие уговоры не заставили его показать мне фильм. Он сказал, что в нем слишком много крови.

Думаю, меня бы тронуло не это. Что бы на меня подействовало, так это взгляд обезьян, проснувшихся после наркоза и понявших, что происходит. Уайт описывал этот момент в упомянутой выше статье «Обменная трансплантация голов у обезьян»: «Каждая голова воспринимала внешние проявления. Глаза следили за перемещением людей и объектов, попадавших в их поле зрения. Головы оставались в достаточно недружелюбном настроении, что выражалось в том, что они кусались при оральной стимуляции». Когда Уайт поместил им в рот пищу, они ее пережевывали и пытались проглотить (что было злой шуткой, учитывая, что их пищеводы не были соединены с желудком). Обезьяны жили от шести часов до трех дней; большинство из них погибало в результате отторжения тканей или от кровотечения. (Для предотвращения образования тромбов в соединенных артериях животным вводили антикоагулянты, что вызывало кровотечение.)

Я спросила Уайта, не обращались ли к нему когда-нибудь добровольцы, готовые завещать свою голову. Он ответил, что один состоятельный, пожилой и полностью парализованный житель Кливленда заявил, что если к моменту его смерти трансплантационная хирургия будет в значительной степени усовершенствована, он готов вступить в игру. Здесь ключевое слово «усовершенствована». Проблема с людьми состоит в том, что никто не хочет быть первым. Никто не хочет, чтобы тренировались именно на его голове.

Если бы кто-то согласился, взялся бы Уайт за эту операцию?

«Конечно. Я не вижу причины, почему это не сработало бы на человеке». Уайт сомневается, что первая трансплантация человеческой головы будет совершена в Соединенных Штатах, чему виной огромное количество бюрократических формальностей и сопротивление введению радикально новых методов. «Речь идет о революционном изменении. Люди не могут понять, что речь идет о трансплантации всего тела или трансплантации головы, трансплантации мозга или даже души. Кроме того, есть и другие соображения. Люди скажут, что, мол, используя все органы из этого тела, можно спасти множество людей, а вы хотите отдать все тело одному, да к тому же парализованному!»

Но есть другие страны, с менее жесткими законами относительно использования тел, которые с удовольствием предоставили бы Уайту возможность провести историческую операцию трансплантации головы. «Я мог бы сделать это завтра в Киеве. А еще больше меня ждут в Германии и в Англии. И в Доминиканской Республике. Они хотят, чтобы я сделал это. Италия тоже хочет, чтобы я это сделал. Но где взять денег?» Даже в США вопрос о финансировании не решен. Как замечает Уайт: «Кто будет финансировать исследования, когда операция стоит так дорого и приносит пользу лишь небольшому количеству больных?»

Допустим, что кто-то даст деньги на исследования и предложенная Уайтом процедура окажется приемлемой. Наступит ли такой день, когда люди, чьи тела умирают от какой-то неизлечимой болезни, будут просто получать новые тела и на десятки лет удлинять свою жизнь, хотя бы, цитируя Уайта, в виде лежащей на подушке головы? Возможно. Более того, с расширением возможностей репарации поврежденных спинномозговых нервов в один прекрасный день хирурги начнут делать такие операции, что головы смогут приподниматься со своих подушек и начнут контролировать движение своих тел. У нас нет причин не верить, что такой день наступит.

И все же достаточно причин, чтобы в этом сомневаться. Вряд ли страховые компании захотят покрывать расходы на подобные дорогостоящие операции, что сделает такую форму продления жизни доступной лишь для самых богатых людей. Имеет ли смысл использовать медицинские ресурсы на продление жизни смертельно больных и чрезвычайно богатых людей? Не должны ли мы, наша культура, воспитывать более нормальное отношение к смерти? Уайт не считает, что сказал в этом деле последнее слово. Кажется, он все еще хочет его сказать.