Валерий Буре - Невыдуманные истории

И так бежала, бурлила тяжелая, напряженная, но любимая корреспондентская жизнь — с полетами, походами на подводных лодках, снайперскими стрельбами. И всегда — в номер. Берешь в руки свежую, пахнущую типографской краской газету, и сам запах тебе приятен, если видишь в ней сто, двести или триста строк — ровно столько, сколько заказывал редактор. Ибо он никогда не позволял выйти за рамки размера, названного при получении задания.

…Однажды летней ночью 1954 года у меня в комнате раздался продолжительный звонок.

— Спишь? — спросил редактор.

Я взглянул на часы. Было четверть четвертого. В такое время положено спать, и я, прикрывая ладонью трубку, ответил:

— Сплю.

— Ну извини и слушай внимательно. В Каменном Доле произошло какое-то событие. Вылетишь в пять утра. Двести строк в номер…

…Маленький «ЯК-12» взмыл над нашим аэродромом, развернулся перед сопками и взял курс на Каменный Дол. Вековые кедры проплывали внизу. Огненный диск солнца вставал из океана, окрашивая в золотые цвета лес могучих стволов. А вот и стадион, где через несколько дней должна начаться спартакиада. Но что это? В кабину самолета все сильнее проникал запах гари. Стало ясно: там, в Каменном Доле, пожар — страшное бедствие тайги.

Через двадцать минут я знал все.

…Находясь в укрытии на вахте у дальномера, старший матрос-зенитчик, чемпион гарнизона по бегу Диодор Синцов вдруг почувствовал запах гари.

Синцов выбрался на поверхность. Шквальным ветром с головы снесло пилотку. И со скоростью урагана огонь охватил стоящий неподалеку жилой дом. Это был настоящий огненный смерч, но Диодор не испугался. Не раздумывая об опасности, в одном ряду со своими товарищами комсомолец Синцов ринулся на борьбу с огнем. У Диодора сразу обгорело лицо. Он почувствовал нестерпимую боль. Но сильнее этой боли отозвался в его сердце крик ребенка. Кажется, у Диодора, который сам был похож на факел, уже не было сил, чтобы бежать, вытаскивать вещи и вновь возвращаться в пламя, но этот крик придал ему новую энергию. Металл плавился, не выдерживая огня. Кедры падали, спаленные дикой стихией пожара, а спортсмен снова поднялся и побежал на детский крик. Спотыкаясь, весь в пламени, Диодор подхватил девочку на руки и, оберегая от языков огня, вынес ее в безопасное место и передал матери. А потом он вновь ринулся туда, где сражались с таежным пожаром его товарищи. И упал. Сердце Диодора, словно простреленное, перестало биться…

В библиотечном формуляре я прочитал названия книг, которые, видимо, особенно любил Диодор. Больше всего его привлекали рассказы о героях Великой Отечественной войны. Александр Матросов, Николай Гастелло вызывали восхищение Синцова, и старший матрос увлеченно рассказывал о них молодым зенитчикам. Он мечтал быть таким же смелым, как они, и оказался достойным их. Александр Матросов, закрыв своим комсомольским сердцем амбразуру врага, обеспечил победу подразделения. Воинский подвиг совершил и Диодор Синцов.

Хотелось побеседовать с парторгом, и я прошел в землянку. Офицер Иванов сидел задумавшись. Рука у него была перевязана. Коммунист Иванов тоже участвовал в битве с огнем. Перед ним лежали листки бумаги. Я прочитал адрес:

«Кировская область, Кичминский район, Мушинский сельсовет, деревня Большая Муша.

Товарищу Синцовой Валентине Ивановне».

Иванов рассказал о том, как боролись воины с огнем, как погиб смертью героя ее сын — отличник боевой и политической подготовки, чемпион гарнизона комсомолец Диодор Синцов.

Глаза у Иванова повлажнели, но он не дал волю чувствам:

«Валентина Ивановна! Товарищ Синцова! Гордитесь своим сыном. Знайте, что оружие, которое он сберег в час испытаний, находится в надежных руках его боевых товарищей».

Писал я о подвиге Синцова на аэродроме, под крылом самолета, как когда-то писал в годы Великой Отечественной войны. Конечно, я совсем забыл, что должен был дать двести строк. Получилось значительно больше. Требование редактора было нарушено.

Вечером, прямо с аэродрома, я направился в редакцию. Василий Алексеевич ждал.

— Ну, как там? — спросил он.

Вместо ответа я положил на стол корреспонденцию.

— Что? Десять страниц? — редактор отодвинул материал. — Я же сказал: двести строк. Вот смотри.

В верхнем левом углу третьей страницы уголок в двести строк был заполнен пробельным материалом.

— Сейчас же сокращай!

Я не мог этого сделать. Тогда редактор взял в руки толстый красный карандаш, свой беспощадный карандаш, и начал читать. Карандаш застыл над текстом.