Валерий Буре: Невыдуманные истории

Трудно передать счастье победителя. В такую минуту забываешь обо всем. Но Анатолий, встав с огневого рубежа, усталый и ошеломленный, раньше всего бросился к оружейному мастеру.

— Спасибо, друг.

Героя этой истории зовут Алексей Петрович Данилов. Многочисленные друзья любовно называют его Лешей. И добавляют всегда: «золотые руки». Леша — золотые руки. А работает он оружейным техником Центрального спортивного клуба Армии.

Это произошло в день открытия XVI Олимпийских игр в Мельбурне. После торжественного парада, вечером, состоялась игра баскетболистов сборной СССР и Канады. Наших спортсменов на ней было мало — готовились к стартам. Лишь запасные игроки сидели на скамеечке близ площадки и как могли поддерживали товарищей.

В первой 20-минутке отлично играл Михаил Семенов. Затем разыгрался Юрий Озеров. Оба принесли немало очков нашей команде, и приветственные возгласы товарищей: «Молодец, Миша! Хорошо, Юра!» — раздавались то и дело.

Зрители, наконец, уловили незнакомые слова и тоже стали кричать: «Миша! Юра!».

А на следующий день… Семенов и Озеров отдыхали, их заменили другие спортсмены. Но когда начиналась атака советских баскетболистов, в зале гремело: «Миша! Юра!».

Оказывается, австралийские любители спорта восприняли имена наших мастеров как приветственный возглас болельщиков — ну вроде чешского «до-то-го!» или только зарождавшегося нашего «мо-лод-цы!» — и вот таким кличем подбадривали полюбившихся им советских баскетболистов.

Если у вратарей-ветеранов спросить, что больше всего им запомнилось в их сложной и трудной спортивной карьере, большинство вспомнят случаи, связанные с одиннадцатиметровыми. И взятыми. И пропущенными. Я не исключение.

Так вот. В восемнадцать лет я дебютировал в сборной Днепропетровска. Она встречалась с киевской командой, где играли наши земляки Петр Лайко и Владимир Гребер, Иван Кузьменко и Виктор Шиловский. Это были признанные мастера, кандидаты в сборные страны. Нам, молодым, разумеется, очень хотелось отличиться перед ними. Ведь каждый из нас мечтал попасть в киевское «Динамо».

Все шло хорошо. Правда, преимущество было у более опытных киевлян. Не очень, однако, весомое. Но перед концом матча наш защитник Иван Башкиров, принимая мяч с углового, сыграл рукой. Судья указал на одиннадцатиметровую отметку.

В команде киевлян исключительное право выполнять одиннадцатиметровые принадлежало Греберу. Он не знал промахов. Но на этот раз к мячу подошел Кузьменко. Нет, Гребер не щадил моего самолюбия. Он испугался. Года два назад я был у него верным помощником, когда он вырабатывал точность ударов при одиннадцатиметровых. Меня он ставил в ворота. И я вместе с ним так натренировался, что без труда отгадывал любые его замыслы. А для вратаря отгадать направление удара значит сделать самую трудную половину дела.

Итак, Кузьменко. У него был воистину пушечный удар. Пробей он точно метров с 30—35 — и вратарь был бессилен взять мяч. Я это знал. Испытал на себе. Он, как и Гребер, брал меня в помощники. Принесет, бывало, покрышку, смочит водой да еще две камеры в нее вложит. Надует мяч, да так, чтобы твердым был как камень, и бьет до темноты. С разных позиций и расстояний. Парируешь его удар и потом долго дуешь на руки, а они чешутся от боли, словно отмороженные…

Мяч установили на одиннадцатиметровой отметке. Наши ребята мне сочувствовали. Знали, что я бессилен чем-то помочь команде: Кузьменко есть Кузьменко. Но их сочувствие до того меня обозлило, что я забыл обо всем и обо всех, кроме мяча и Кузьменко. «Только он замахнется, — решил я, — брошусь вправо. Он бьет только туда».

Кузьменко устремился к мячу, набирая скорость. И, как только он замахнулся, я метнулся вправо…

Утром следующего дня у газетной витрины я в третий раз перечитывал отчет о матче. Автор писал:

«В изумительном броске Леонтьев парировал одиннадцатиметровый, пробитый великолепным мастером нашим земляком Иваном Кузьменко»…

— Что, крестник, любуешься? — услышал я голос Кузьменко. Он стоял рядом и улыбался доброй улыбкой человека, разделяющего радость другого.

И сразу же, мгновенно, в моей памяти пронеслись подробности одиннадцатиметрового. Замах Кузьменко… Мой бросок… Мяч, несшийся навстречу и разраставшийся до невероятных размеров… Мяч угодил в штангу, мне в голову и улетел далеко в поле…