Ночью плохо спала, думала о тебе и твоих печалях. Надумала что-то, что не хочу писать.
Милый, большую часть жизни я провела в страдательном залоге. С тобой – так вышло – перешла в действительный залог. Может, время подошло, а может, ты подошел.
Береги себя, мой хороший, я тебя люблю.
Христос Воскресе!
Целую.
11 апреля
* * *
Милый мой, меня надо расстрелять.
А ты меня обманул. Ты так долго и упорно скрывал свои чувства, что я уверилась, будто тебе все равно, и оттого я свободна в том, что пишу. Возможно, сначала меня что-то смущало. Возможно, я даже предпочла бы твою ревность. Но ревности не было. И в конце концов я благодарна тебе за свободу. Мне только ужасно больно, что тебе больно. Наверное, я хороший писатель, если моя проза произвела на тебя такое впечатление, а ты хороший читатель. Мне надо было освободиться от прошлого, понимаешь? Я освободилась. Я люблю тебя. Тебя, а не кого-то другого. Для меня нет дороже тебя никого на свете. Ты, вместе с девочками, составляешь мою жизнь. Я писала тебе то, что писала, до того, как получила твою последнюю записочку. И то, что я места себе не находила, ощущая, что с тобой что-то не так, и мои сны, и все прочее лучше всяких слов объяснят тебе, как я тебя чувствую и как я тебя люблю. Слава Богу, что это только это. Я боялась, что-то случилось с твоей мамой, и всю ночь не спала, думая об этом.
Миленький, прости. Прости и забудь. Твой подвиг в этом. Те из моих друзей и подруг, кто в курсе моей личной жизни, знают это. Я прочла твою записку и спрятала ее подальше и даже не хочу перечитывать. Наверное, моему изнуренному сердцу больше не под силу такие вещи. Прости. Ты стал мне еще ближе. Мы ведь с тобой обвенчались, а не кто-то с кем-то. Я люблю, люблю, люблю тебя и скучаю по тебе. А если тебе необходимо литературное подтверждение – перечти рассказы в «Знамени» или стихи о защищенной и незащищенной спине, дурачок.
Если будем меня расстреливать, я встану рядом и попрошу дать мне возможность выстрелить в эту гадюку первой.
Христос Воскресе.
Целую тебя.
11 апреля
* * *
А так как мне бумаги не хватило, я на твоем пишу черновике… Кажется, не переврала. В том смысле, что из экономии компьютерного места продолжаю на файле, уже отправленном тебе. Но, может быть, хочу, чтобы ты прочел еще раз и запомнил, что я тебя – понятно, да? Тебя.
Я была неправа, написав: слава Богу, что только это. Не мне, знающей силу чувств, это говорить. Просто я хотела сказать, что все иначе, чем тебе представилось. Может быть, кто-то что-то тебе сказал. Или ты вообразил чью-то реакцию, которая, возможно, была совсем не такой, как ты вообразил. Миленький, не страдай, пожалуйста, лучше люби меня изо всех сил.
Я заболела. Дашка кашляет оглушительно, и у меня засаднило горло, озноб и прочие прелести. Если я не заразилась от нее, то простудилась в гостях. Было холодно, а мы как-то легкомысленно оделись, словно жарко. Родители Дашиной подруги Хоуп пригласили нас на день рожденья дочери. Гости были: одна старушка, один старичок со старушкой, бабушка Хоуп в шляпе и с аппаратом для ходьбы, приятель Хоуп (гей) и мы с Дашей. Даша сказала, что это интеллектуальная элита. Отец Хоуп – специалист по английской литературе, читает курс в университете. Мать – без образования, но большая умница, бывшая католическая монахиня, бросила монастырь и пошла работать подавальщицей коктейлей, после чего переменила еще ряд занятий. Сейчас ей шестьдесят один, она старше мужа и выглядит на сорок. Пара очень располагает к себе. И их дочка – умница. За столом она весь вечер рассказывала про сельское хозяйство и экономику Мексики (во вторник, то есть сегодня, она защищалась и защитилась). Все внимательно слушали про желтую кукурузу и белую кукурузу, а также про субсидии. В перерывах старичок, сидевший напротив меня, рассказывал (по-русски), как он посетил Советский Союз в конце 60-х и встречался с Семичастным, Месяцевым и Аджубеем. Когда я сказала, что была знакома с Аджубеем, он пригласил меня отобедать. До этого его биографию пересказала мне его старушка (по-английски), так что я уже вошла в курс дела. Подробности узнаю за обедом (если поправлюсь). Семичастный был тогда первым секретарем ЦК комсомола, а где он работал потом, мы тоже знаем. По некоторым деталям поняла, что и мой старичок работал там же, с противоположной стороны. После первого визита его много лет не пускали в СССР и пустили лишь с началом перестройки. Вот моя возрастная группа, и нечего придуряться, что это не так. Старички все, как ни странно, знают Наташу и, как один, восклицали: о, Наташа Толстикова! Приятно улыбаясь. Из чего мы с Дашей заключили, что Наташа – celebrity (знаменитость).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу